Игорь кон - дружба - этико-психологический очерк. Игорь кон - дружба - этико-психологический очерк С книгой «Дружба» также читают

Игорь Семенович Кон

Дружба - Этико-психологический очерк

Введение. ИСТИНУ НАЗОВИ МНЕ

Истинное государство, истинный брак, истинная дружба нерушимы, но никакое государство, никакой брак, никакая дружба не соответствуют полностью своему понятию.

Вряд ли найдется человек, который не задумывался бы о сущности дружбы. Впервые это обычно случается в ранней юности, когда от школьных диспутов о дружбе, товариществе и любви ждут не только абсолютной ясности, но и практического решения жизненных проблем. Умудренные опытом взрослые улыбаются такой наивности. Однако их живо волнуют проблемы психологии общения, социальные и психологические причины некоммуникабельности, способы укрепления соседских и дружеских связей и т. д.

Трудно назвать классика философии, который не писал бы о дружбе: Платон и Аристотель, Феофраст и Эпикур, Цицерон и Сенека, Августин и Дунс Скотт, М. Монтень и Ф. Бэкон, К. Томазий и X. Вольф, А. Шефтсбери и Д. Юм, П. Гольбах и К. Гельвеций, И. Кант и Г. В. Гегель, С. Кьеркегор и Л. Фейербах, А. Шопенгауэр и Ф. Ницше, В. Г. Белинский и Н. Г. Чернышевский. Но дружба как предмет серьезного научного исследования сразу же вызывает скептическое отношение. После моего доклада на первом Всесоюзном симпозиуме по проблемам общения (1970 г.), в котором предлагалась программа междисциплинарного изучения дружбы, кто-то прислал мне записку: "Жалею, что Вы так рано отходите от настоящей науки". Несколько лет спустя аналогичное отношение к проблеме выявилось в другой ситуации. Студентам физического факультета Ленинградского университета сказали, что они могут прослушать факультативный курс по психологии общения. "О!" - обрадовались физики. "Речь пойдет о психологии дружбы", - уточнил преподаватель. "А…"- разочарованно протянули студенты.

В чем же дело? Видимо, в том, что разговор о дружбе невольно ассоциируется в обыденном сознании с назидательными беседами, сдобренными двумя-тремя хрестоматийными примерами и предназначенными главным образом для подростков. Но предмет и содержание науки изменяются в ходе истории. Еще немецкий просветитель XVIII в. Георг Кристоф Лихтенберг заметил: "Там, где прежде были границы науки, там теперь ее центр". Это как нельзя более верно и относительно дружбы.

Сегодня одно из центральных мест в науке о человеке заняла проблема общения. О ней пишут философы, социологи, психологи, этнографы, педагоги, психиатры и представители других научных дисциплин. Однако, как справедливо подметил В. Л. Леви, "общение", о котором так много спорят, не строгая аналитическая категория, а "слово-пакет, в которое можно завернуть радиопередачу… театр, младенческое "уа-уа", застолье, книгу, случайный взгляд, анонимку, музыку, дипломатию, матерщину… Я не знаю, что такое НЕ-общение". Одни авторы имеют в виду макросоциальные общественные отношения, другие - внутриколлективные взаимосвязи, третьи - взаимодействие индивидов вообще, четвертые - коммуникативные процессы, пятые - личные (или, как теперь принято называть, межличностные) отношения и привязанности и т. д.

Чтобы преодолеть эту многозначность, некоторые ученые предлагают сузить объем категории "общение", выделив его субъектно-субъектную, индивидуально-личностную, "диалогическую" сущность, в отличие от более общих и элементарных процессов взаимодействия, коммуникации, обмена информацией и т. п. Но если принять такое, на мой взгляд, обоснованное ограничение, то самой "чистой", идеальной формой общения окажется именно дружба, которая вызывает к себе возвышенно-трепетное и одновременно скептическое отношение как раз вследствие несовпадения должного и сущего.

Люди всех времен и народов почитают дружбу величайшей социальной и нравственной ценностью. "Если найдешь разумного друга, готового идти вместе, праведно живущего, мудрого, превозмогающего все невзгоды, - иди с ним, радостный и вдумчивый. Если не найдешь разумного друга, готового идти вместе, праведно живущего, мудрого, - иди один, как царь, отказавшийся от завоеванного царства, или как слон в слоновом лесу", - учит Дхаммапада, собрание религиозно-этических изречений раннего буддизма (III–I вв. до н. э.).

Вместе с тем люди неизменно считают подлинную дружбу редкой и расцвет ее, как правило, относят к прошлому. То и дело приходится слышать жалобы на то, что интимная, глубокая дружба часто подменяется у современной молодежи поверхностными и экстенсивными приятельскими отношениями, что телефон заменяет личные контакты, а телевизор - живой обмен мнениями. Эти рассуждения, подкрепленные ссылками на научно-техническую революцию, урбанизацию и рационализм современной жизни, кажутся довольно убедительными. Юрий Нагибин на страницах "Недели" пишет: "Меня недавно познакомили с результатами социологического исследования, там обсуждались мои рассказы о детстве и юности, по принципу "книги читают нас". Так вот, старшеклассники завидуют нашей более чем полувековой дружбе и прямо признаются, сетуют, что у многих из них нет настоящей потребности друг в друге, поэтому бестрепетно одних спутников меняют на других. А после школы - институт, там будет своя компания, на службе - своя. То неглубокое общение, которое связывает тебя с сегодняшними приятелями, легко завяжется с любыми другими - зачем за кого-то держаться? Такие молодые, а уже одиноки…" Б

Но если современные ребята завидуют прочной дружбе своих дедов, значит, потребность в такой дружбе у них есть. Да и сетования на оскудение дружеских отношений раздавались задолго до нашего времени, когда не было еще ни телефона, ни телевизора, ни научно-технической революции, ни частых переездов с места на место.

Перелистаем страницы истории. Западногерманский социолог Ф. Тенбрук относит расцвет высокоиндивидуализированной дружбы к периоду между 1750 и 1850 гг. Ныне, считает он, подобные отношения "теряют свою силу и распространенность. В сегодняшнем мире дружба играет сравнительно небольшую роль и уж, во всяком случае, персонализированные дружеские отношения составляют исключение". Однако романтики начала XIX в. тоже считали глубокую дружбу большой редкостью. По словам немецкого поэта Л. Тика, все люди любят или, по крайней мере, думают, что любят, "по лишь очень немногим дано быть друзьями в подлинном смысле слова".

Склонность проецировать царство дружбы в прошлое наблюдалась и раньше. В середине XVIII в. К. Гельвеций писал, что "во времена рыцарства, когда выбирали себе товарища по оружию, когда два рыцаря делили славу и опасность, когда трусость одного могла стоить жизни и потери чести другому", дружба, несомненно, была более избирательной и прочной. Напротив, при "настоящей форме правления" (имелся в виду французский абсолютизм) "частные лица не связаны никаким общим интересом… И нет больше дружбы; со словом "друг" уже не связывают тех представлений, которые связывали раньше…" В XVII в. о расчетливости и своекорыстии дружбы писал Ф. Бэкон, в XVI в. - М. Монтень, по словам которого для возникновения настоящей дружбы "требуется совпадение стольких обстоятельств, что и то много, если судьба ниспосылает ее один раз в три столетия".

ЛИЧНОСТЬ МОРАЛЬ ВОСПИТАНИЕ Серия художественно публицистических и научно-популярных изданий

ЭТИКО-ПСИХОЛОГИЧЕСКИЙ ОЧЕРК

Москва Издательство политической литературы

Дружба. Этико-психологический очерк.– М.: Политиздат, 1980.– 255 с.– (Личность, мораль, воспитание).

Во все времена дружба имела высокую моральную и социальную ценность. От чего же зависит глубина и прочность человеческих привязанностей? Что представляет собой дружба? Как исторически менялись ее идеалы и критерии? В чем ее нравственный смысл и какова ее связь с другими моральными отношениями и привязанностями? Об этих проблемах, весьма актуальных с точки зрения формирования личности и важных для практики коммунистического воспитания, ведет разговор в своей книге доктор философских наук, профессор И. С. Кон, опираясь на новейшие данные социологии, истории и психологии общения.

Книга рассчитана на широкие круги читателей.

Заведующая редакцией Р. К. Медведева Редактор М. А. Лебедева

Младшие редакторы Ж. П. Крючкова и Е. С. Молчанова

Художник Н. С. Филиппов Художественный редактор Г. Ф. Семиреченко Технический редактор М. И. Токменина

Введение. Истину назови мне...

Истинный брак, истинная дружба нерушимы, но...

никакой брак, никакая дружба не соответствуют полностью своему понятию.

Вряд ли найдется человек, который никогда не задумывался бы о сущности дружбы. Впервые это обычно случается в ранней юности, когда от школьных диспутов о дружбе, товариществе и любви ждут не только абсолютной ясности, но и практического решения жизненных проблем. Умудренные опытом взрослые улыбаются такой наивности. Однако их живо волнуют проблемы психологии общения, социальные и психологические причины некоммуникабельности, способы укрепления соседских и дружеских связей и т. д.

При этом обнаруживается любопытный парадокс. Люди всех времен и народов почитают дружбу как величайшую социальную и нравственную ценность. «Если найдешь разумного друга, готового идти вместе, праведно живущего, мудрого, превозмогающего все невзгоды,– иди с ним, радостный и вдумчивый. Если не найдешь разумного друга, готового идти вместе, праведно живущего, мудрого,– иди один, как царь, отказавшийся от завоеванного царства...»*) ,– учит Дхаммапада, собрание религиозно-этических изречений раннего буддизма (III – I вв. до н. э.).

Вместе с тем люди неизменно считают подлинную дружбу редкой и расцвет ее, как правило, относят к прошлому. Нередко приходится слышать жалобы на то, что интимная, глубокая дружба часто подменяется у современной молодежи поверхностными и экстенсивными приятельскими отношениями, что телефон заменяет личные контакты, а телевизор – живой обмен мнениями. Эти рассуждения, подкрепленные ссылками на научно-техническую революцию, урбанизацию и рационализм современной жизни, кажутся довольно убедительными. Но вот беда – оказывается, сходные жалобу, хотя и с другой аргументацией, раздавались задолго до нашего времени.

Перелистаем страницы истории. Западногерманский социолог Ф. Тенбрук относит расцвет высокоиндивидуализированной дружбы к периоду между 1750 и 1850 гг. Ныне, считает он, подобные отношения «теряют свою силу и распространенность. В сегодняшнем мире дружба играет сравнительно небольшую роль и уж, во всяком случае, персонализированные дружеские оглашения составляют исключение»*) . Однако романтики начала XIX в. тоже считали глубокую дружбу большой редкостью. По словам немецкого поэта Л. Тика, все люди любят или, по крайней мере, думают, что любят, «но

*) Дхаммапада. М., 1960, с. 115.

*) Tenbruck F. H. Freundschaft. Ein Beitrag zu einer Soziologie der persönlichen Beziehungen.– Kölner Ze it-schrift für Soziologie und Sozialpsychologie, 16. Jg. (1964), S. 454.

лишь очень немногим дано быть друзьями в подлинном смысле слова»*) .

Склонность проецировать царство дружбы в прошлое наблюдалась и раньше. В середине XVIII в. К. Гельвеции писал, что «во времена рыцарства, когда выбирали себе товарища по оружию, когда два рыцаря делили славу и опасность, когда трусость одного могла стоить жизни и потери чести другому»*) , дружба, несомненно, была более избирательной и прочной. Напротив, при «настоящей форме правления» (имеется в виду французский абсолютизм) «частные лица не связаны никаким общим интересом... И нет больше дружбы; со словом «друг» уже не связывают тех представлений, которые связывали раньше...»*) . В XVII в. о расчетливости и своекорыстии дружбы писал Ф. Бэкон, в XVI в. – М. Монтень, по словам которого для возникновения настоящей дружбы «требуется совпадение стольких обстоятельств, что и то много, если судьба ниспосылает ее один раз в три столетия»*) .

Гуманисты эпохи Возрождения апеллировали к античным образцам дружбы. Античные авторы в свою очередь ссылались на более древних героев. Древнегреческий поэт Феогнид (VI в. до н. э.), воспевая достоинства дружбы, считал ее весьма несвойственной своим согражданам:

Милых товарищей много найдешь за питьем и едою, Важное дело начнешь – где они? Нет никого!..*)

Кому мне открыться сегодня? Братья бесчестны, Друзья охладели...

Нет закадычных друзей, С незнакомцами душу отводят!*)

Спрашивается, когда же было время «настоящей дружбы» и было ли оно вообще? Как иронически замечает А. Шопенгауэр, «истинная дружба – одна из тех вещей, о которых, как о гигантских морских змеях, неизвестно, являются ли они вымышленными или где-то существуют»*) .

Трудности начинаются уже с определения самого понятия дружбы. Современные толковые словари и учебники этики определяют дружбу как близкие отношения, основанные на взаимном доверии, привязанности, общности интересов и т. д.*)

Какие же признаки отличают дружбу от прочих межличностных отношений и привязанностей? Их можно назвать по крайней мере три.

В отличие от деловых отношений, где один человек использует другого как средство для достижения какой-то своей цели, дружба – отношение самоценное, само по себе являющееся благом; друзья помогают друг другу бескорыстно: «не в службу, а в дружбу».

В отличие от близости, обусловленной кровным родством, или от товарищества, где люди связаны принадлежностью к одному и тому же коллективу, узами групповой солидарности, дружба

индивидуально-избирательна и основана на взаимной симпатии.

Наконец, в отличие от поверхностного приятельства, дружба – отношение глубокое и интимное, предполагающее не только взаимопомощь, но и внутреннюю близость, откровенность, доверие, любовь. Недаром мы называем друга своим alter ego («другим Я»).

Но каноны дружбы и реальные межличностные взаимоотношения неодинаковы в разные исторические эпохи, у разных классов и индивидов.

Этимологический анализ понятий «друг» и «дружба» в разных языках показывает их тесную связь со словами, обозначающими родство, товарищество (особенно воинское) и любовь. Так, древнеславянское слово «дроужьба» обозначало: близость, товарищество, общество. Обращение «друзья и братья», сегодня имеющее метафорический смысл, некогда звучало буквально. Литовское слово draugas значит не только «друг», но и «близкий» в смысле родственных отношений. «Друг» – одновременно «другой» и «дорогой» (близкий).

Связь понятий дружбы и родства сохраняется очень долго. Новгородская судная грамота 1471 г.

*) Kluckhohn P. Die Auffassung der Liebe in der Literatur des 18. Jahrhunderts und in der deutschen Romantik. Halle/Saale,

*) Гельвеций. Соч. В 2-х т. М., 1973, т. 1, с. 397.

*) Там же, с. 398.

*) Монтень М. Опыты. Кн. 1. М.– Д., 1954, с. 237.

*) Античная лирика. М., 1968, с. 143.

*) Лирика Древнего Египта. М., 1965, с. 79–81.

*) Schopenhauer A. Sämtliche Werke in fünf Bänden. Le ipzig, Bd 4, S. 537.

*) См.: Ожегов С. И. Словарь русского языка. М., 1972, с. 166; Философская энциклопедия В 5-ти т. М., 1962, т. 2, с. 76–77; Словарь по этике. М., 1975, с. 82; Общая психология. М., 1970, с. 357.

повелевает «дать в позовниково место грамота безсудная племеннику его или другу»*) . Обращает на себя внимание близость «семейных» и «воинских» корней. Дружка – шафер, свадебный товарищ. Слово «дружина», обозначающее в русском языке воинский отряд, в словенском и болгарском языках означает семью, домочадцев.

Составитель одного из этимологических словарей русского языка А. Г. Преображенский производит слово «друг» от предполагаемого древнегерманского глагола, имевшего значение: выдерживать, действовать, производить*) ; оно родственно готскому driugan (нести воинскую службу, воевать) и англосаксонскому dreogan (быть деятельным, выдерживать). Все эти слова происходят, по мнению ученого, от общего индоевропейского корня * dhrugh (быть готовым, крепким). Немецкий исследователь М. Фасмер указывает на связь дружбы с древнепрусским draugiwaldünen (сонаследник), древневерхненемецким truhtin (военачальник, князь), литовским sudrugti (присоединиться)*) .

Французское amitié и итальянское amicizia восходят к латинскому amicus (друг), которое, как и слово amor (любовь), происходит от глагола amare (любить)*) . Немецкое слово Freundschaft в прошлом обозначало не только собственно дружбу, но и любовь, кровное родство, общий дом, общее происхождение. Существительное Freund этимологически восходит к глаголам freien (свататься) и freuen (радоваться)*) .

Новейшие словари раскрывают этимологию немецкого слова Freundschaft, как и английского friend, еще богаче*) , утверждая, что в их основе лежит гермапский корепь frī (оберегать, заботиться). Отсюда же, через праславянский корень prijati, происходит русское слово «приятель». «Любовносемейные» корни тесно переплетены с корнями, обозначающими «свободу» (староанглийское слово freō значит «свободный», средневерхненемецкое vrien – « освобождать»).

За общностью этимологических корней, объединяющих понятия любви, близости, кровного родства, свободы и воинского союза, прослеживается первоначальная нерасчлененность общественных и личных отношений и сопутствующих им эмоций.

Если от происхождения и семантики слов перейти к обозначаемым ими явлениям, то картина еще более усложняется. Философы обычно рассматривают дружбу нерасчлененно, в целом. Трудно назвать мыслителя, который бы не размышлял и не высказывал своих суждений на эту тему: Платон и Аристотель, Теофраст и Эпикур, Цицерон и Сенека, Августин и Дуне Скотт, М. Монтень и Ф. Бэкон, К. Томазий и X. Вольф, А. Шефтсбери и Д. Юм, П. Гольбах и К. Гельвеции, И. Кант и Г. В. Гегель, С. Кьеркегор и Л. Фейербах, А. Шопенгауэр и Ф. Ницше, В. Г. Белинский и Н. Г. Чернышевский.

Дружба изучается также методами специальных наук. Здесь вырисовываются, по меньшей мере, три автономные системы отсчета. Во-первых, дружба есть специфический социальный институт, выполняющий определенные функции в системе общественных отношений. Во-вторых, дружба есть чувство, эмоциональная привязанность, расположение одного человека к другому, которое можно попять только в системе аффективных переживаний личности. В-третьих, дружба есть особое межличностное отношение, возникающее и развивающееся в процессе взаимодействия двух и более субъектов.

Хотя все эти аспекты дружбы взаимосвязаны, они относятся к компетенции разных наук. Дружба как социальный институт – предмет изучения социологии, этнографии и исторических наук, которые прослеживают взаимодействие дружбы с такими общественными институтами, как семья, родство и соседство, историческую эволюцию социальной роли друга и соответствующих нормативных представлений. Изучение дружеских чувств и их соотношения с другими видами симпатии и эмоционального притяжения относится к компетенции психологии, а межличностные аспекты дружбы, механизмы ее возникновения, поддержания и развития изучаются социальной психологией.

Общественные науки и психология не ставят своей целью показать, как надо и как не надо дружить. Дружба для них – некая социально-психологическая и культурная реальность, подлежащая изучению. Эта реальность неоднозначна. Изучая историю или психологию дружбы, исследователь всегда должен различать нормативные, ценностные представления, идеалы дружбы, которых

*) См.: Срезневский И. И. Материалы для словаря древнерусского языка. М., 1958, т. 1, с. 727. *) См.: Преображенский А. Г. Этимологический словарь русского языка. М., 1959, т. 1, с. 198.

*) См.: Фасмер М. Этимологический словарь русского языка. М., 1964, т. 1, с. 543; см. также: Трубачев О. Н. История славянских терминов родства. М., 1959.

*) Ernout A., Meillet A. Dictionnaire étymologique dela langue latine. Histoire des mots., t. 1. P., 1959, p. 29. *) Grimm J., Grimm W. Deutsches Wörterbuch, Bd 4. 1. Abt, 1. Hälfte. Leipzig, 1878, S. 161–167.

*) Klein E. A Comprehensive Etymological Dictionary of the English Language, v. I. Amst,– L. 1966, p. 62 2; Feists. Vergleichendes Wörterbuch der Gotischen Sprache.– 3 . neubearb. Auf L., Leiden, 1939, S. 168; Фасмер М. Этимологический словарь русского языка, т. 3, с. 369–370.

придерживается данное общество или индивид, и конкретные переживаемые личностью чувства и отношения. В силу ценностного характера дружбы такое разграничение неизбежно остается условным. Аксиология дружбы, рассматривающая ее ценностный аспект и составляющая предмет этики, раскрывает, с одной стороны, ценность дружбы для общества, а с другой – те нравственные принципы, на которые ориентированы дружеские отношения. Первая проблема сближает этику с историей и социологией, вторая – с психологией.

Предлагаемый вниманию читателя очерк в известном смысле продолжает и дополняет вышедшие ранее книги автора «Социология личности» (1967 г.) и «Открытие «Я» (1978 г.). Цель этого очерка, опираясь на специальную литературу, в том числе на собственные работы автора*) , в какой-то степени обобщить данные исследований феномена дружбы в разных отраслях знания. Разумеется, в небольшой книге невозможно охватить все богатство оттенков и проблем, связанных с дружбой, тем более что в разных науках они исследованы весьма неравномерно. Привилегированными сюжетами историкокультурных исследований являются античная дружба и дружба периода романтизма (конец XVIII – начало XIX в.). В психологии дружбы наибольшее внимание ученых издавна привлекает юношеский возраст. на многим другим разделам темы имеющиеся материалы фрагментарны. Далеко не всегда возможно и прямое сопоставление историко-культурных и экспериментально-психологических данных. Все это побудило разделить книгу на две части. Первая, историко-социологическая, часть представляет попытку проследить эволюцию и вариации образа дружбы в истории культуры, тогда как вторая посвящена психологии дружбы. При всем различии исходных данных, которое отражается и в стиле изложения, эти подходы представляются взаимодополнительными. Их сопоставление помогает глубже понять социально-культурные и психологические истоки дружбы, а тем самым раскрыть и ее

моральный аспект.

ОБРАЗЫ ДРУЖБЫ

*) См.: Кон И. С. Психология юношеской дружбы. М., 1973; его же. Дружба. Историко-психологический этюд.– Новый мир, 1973, № 7; его же. Научно-техническая революция и проблемы межличностного общения.– В кн.: Идеологические проблемы научно-технической революции. М., 1974, с. 44–58; Кон И. С., Лосенков В. А. Проблемы исследования юношеской дружбы.– Советская педагогика, 1974, № 10, и др.

1. СТАНОВЛЕНИЕ ДРУЖБЫ КАК СОЦИАЛЬНОГО ИНСТИТУТА

Дружба на время – рабство навечно.

Шумерская пословица

Этикет надо соблюдать даже в дружбе.

Японская пословица

Людям свойственно проецировать образцы идеальной дружбы в прошлое. Особенно часто такие образцы обнаруживали в античной Греции. Имена Кастора и Полидевка, Ореста и Пилада, Ахилла и Патрокла, Гармодия и Аристогитона уже в древности стали нарицательными, а их дружба считалась образцовой. Но действительно ли древняя дружба была прочнее и глубже современной и по каким критериям их вообще можно сравнивать?

Социологи обычно ставят развитие института дружбы в зависимость от степени дифференциации социальных связей. Так, немецкий социолог Ф. Тённис теоретически разграничивал два типа социальных отношений: общность (Gemeinschaft), основанную на непосредственной эмоциональной близости людей, и общество (Gesellschaft), основанное на рациональном расчете и разделении труда. Классическим примером «общественных» отношений Теннис считал капиталистический товарообмен, пренебрегающий всеми индивидуальными различиями, а примерами «общности» – родство, соседство и дружбу.

По его мнению, «общность» и «общество» присутствуют на каждом этапе исторического развития, но в разной пропорции. На ранних стадиях, пока люди живут сравнительно небольшими группами и в патриархальных условиях, преобладает дух «общности». По мере того как социальные связи становятся все более универсальными, значение «общностных» отношений, а следовательно, и дружбы снижается. Они становятся всего лишь островками человеческого в мире безличной расчетливости*) .

Другой немецкий буржуазный социолог, Г. Зиммель, связывал историческую эволюцию дружбы с дифференциацией не только общества, но и самой личности. Античный идеал дружбы ему представлялся тотальным самораскрытием и слиянием личностей. «По мере растущей дифференциации людей такое полное самораскрытие должно было становиться все труднее. Чтобы поддерживать дружбу в античном смысле, современный человек, возможно, должен слишком многое скрывать»*) . Отсюда, по мнению Зиммеля, дефицит интимности и эмоциональное оскудение дружбы.

Конечно, разделение труда и дифференциация общественных функций – фундаментальный социальный процесс. Но можно ли ставить в однозначную зависимость степень дифференциации социальной структуры и характер дружеских отношений?

В. И. Ленин писал, что «абстрактное рассуждение о том, в какой зависимости стоит развитие (и благосостояние) индивидуальности от дифференциации общества,– совершенно ненаучно, потому что нельзя установить никакого соотношения, годного для всякой формы устройства общества. Самое понятие «дифференциации», «разнородности» и т. п. получает совершенно различное значение, смотря по тому, к какой именно социальной обстановке применить его»*) .

Мнение, будто древняя дружба была интимнее современной, молчаливо предполагает, что человеческие отношения изначально были индивидуальными, а в ходе исторического развития постепенно деиндивидуализировались, становясь все более стандартными и холодными. Между тем уже в древности раздавались жалобы на непрочность дружбы. Да и само усложнение человеческой индивидуальности выглядит в свете этого воззрения не столько приобретением человечества, сколько потерей.

На самом же деле индивидуализация и «персонализация» – исторические процессы. «Чем дальше назад уходим мы в глубь истории,– писал К. Маркс,– тем в большей степени индивид, а следовательно и производящий индивид, выступает несамостоятельным, принадлежащим к более обширному целому...»*)

Если понимать дружбу только как непосредственную эмоциональную привязанность, то человечество отнюдь не обладает в этом отношении ни монополией, ни приоритетом. Какие-то индивидуальные отношения и эмоциональные привязанности существуют уже у животных. Нередко

*) Tönnies F. Gemeinschaft und Gesellschaft. Leipzig 1887.

*) Simmel G. Soziologie. München und Leipzig, 1923, S . 269.

*) Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 1, с. 431. *) Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 46, ч. 1, с. 18.

такая «дружба» бывает весьма прочной и нежной. Она может связывать и особей, стоящих на разных ступенях существующей в стаде иерархии*) , и даже представителей разных видов. История дружбы подразумевает нечто совсем другое – становление дружбы как особого социального института,

обладающего специфической ценностью и регулируемого системой нравственных норм. История эта включает две автономных, хотя и взаимосвязанных, линии развития: первая – эволюция представлений о степенях человеческой близости (по оси «свой – чужой»); вторая – динамика представлений о функциях дружбы на базе разграничения инструментальных и экспрессивных отношений.

Все отношения типа «свой – чужой», «близкий – дальний» первоначально символизировались как кровнородственные. Первым шагом становления дружбы в смысле автономного социального института было, по-видимому, ее выделение из круга семейно-родственных отношений. Важную роль в этом процессе сыграло понятие свойствá.

На первый взгляд свойствó кажется простым расширением родственных связей. «Свойство есть отношение, существующее между одним из супругов и родственниками другого, а также между родственниками обоих супругов»*) . В то же время свойствó противопоставляется «естественному» родству: свойственники – это «чужие», ставшие «своими». Свойствó – своего рода псевдородство, искусственное родство, связь, основанная на определенным образом обусловленном поведении.

Виды искусственного родства на ранних этапах развития общества были весьма многообразны – кумовство, побратимство, «кровное братство», «названное братство», «соотцовство» и т. д. К институту дружбы ближе всего стоит побратимство. Его зародышевые формы существуют уже в первобытном обществе, в виде системы возрастных групп, члены которых, будучи близки друг к другу по возрасту и совместно проходя обряд инициации (переход в следующую возрастную категорию или посвящение во взрослое состояние), на всю жизнь сохраняют чувство групповой солидарности, сознание обязанности оказывать друг другу поддержку. Но подобные отношения еще не были индивидуальноизбирательными: участники не выбирали друг друга, их связь задавалась социальной принадлежностью, возрастом и т. п.

С разделением общества на классы родственные и территориальные узы ослабевают. Социальные

и экономические связи людей уже не замыкаются рамками племени и нередко принимают личностный характер, выступают как отношения между индивидами, независимо от их кровнородственной или территориально-общинной принадлежности. Данную задачу и выполняют побратимство и другие

ритуализованные личные отношения.

Как бы назывались такие отношения, судя по этнографическим данным, они обладают четырьмя общими признаками*) . Это отношения:

во-первых, партикуляристские: взаимные обязательства их участников всегда подразумевают конкретного другого (в отличие, допустим, от торговых отношений, регулируемых общими правилами и в которых партнер персонифицирует некую социальную категорию, а потому легко может быть заменен другим человеком), что сближает ритуализованные личные отношения с родством;

во-вторых, личные: в отличие от кровного родства или «заданной» принадлежности к возрастной группе, они связывают людей личными, индивидуальными узами;

в-третьих, добровольные: создаются путем свободного индивидуального соглашения, что также отличает их от родственных отношений;

в-четвертых, полностью институционализированные: права и обязанности друзей по отношению друг к другу и к общине в целом жестко фиксированы и охраняются традицией. И это решительно отличает их от современной дружбы.

С точки зрения привычного нам противопоставления деловых, «инструментальных» отношений («службы») и эмоционально-личностной близости («дружбы») древняя ритуализован-ная дружба внутренне противоречива, поскольку личное начало и добровольность сочетаются в ней с жестокой регламентацией поведения. Однако инструмептальность этих отношений не безлично универсалистская (типа рыночных отношений, в которых партнеры практически обезличены), а партикуляристская, связывающая индивида только с определенным, конкретным партнером и ни с кем иным.

Таким образом, ритуализованная дружба позволяет включить в состав общины человека из чужого рода или племени, покончить с былой враждой. Она особого рода механизм социальной интеграции, разрядки внутригрупповой и межгрупповой напряженности. Ритуализованные личные отношения

*) См.: Ван Лавик-Гудалл Д. В тени человека. М., 1974, с. 90.

*) Семенов Ю. И. Происхождение брака и семьи. М., 1974, с. 23.

*) Eisenstadt S. N. Ritualized personal relations: blood brotherhood, best friends, compadre, etc.: Some comparative hypotheses and suggestions.– Man, vol. 56, July 1956, p. 90–95 .

представляют собой, по-видимому, своеобразное звено, форму перехода от отношений, основанных на родстве или символизирующихся в качестве таковых, к индивидуально-избирательным отношениям, которые, однако, еще остаются институционализированными, занимая вполне определенное место в социальной структуре общины.

Яркий пример ритуализованной дружбы-побратимства дают скифские обычаи, описанные Лукианом в диалоге «Токсарид, или Дружба». Участники этого диалога, грек Мнесипп и скиф Токсарид, спорят, у какого народа – эллинов или скифов – больше развита дружба. Каждый рассказывает по пять самых ярких подлинных историй о дружбе. Мнесппп рассказывает, что Агафокл отдает другу все свое состояние и даже следует за ним в изгнание; Эвтидик, спасая друга, кидается в бурное море; Деметрий ради друга идет в тюрьму и т. п.

Токсарид не видит в этом ничего особенно примечательного. У скифов дружба проверяется кровью и служит прежде всего воинским делам; друзья приобретаются у них «не на попойках» и «не потому, что росли вместе или были соседями». Дружбы доблестных воинов ищут, заключение дружбы оформляется специальным договором с великой клятвой: надрезав пальцы, побратимы сливают свою кровь в чашу и, омочив в ней концы мечей, отведывают эту кровь. После этого ничто уже не может их разлучить. «Дозволяется же заключать дружбу, самое большее, с тремя; если же у кого-нибудь окажется много друзей, то оп для нас – все равно что доступная для всех развратная женщина...»*)

Подвиги дружбы у скифов исключительно кровавые, а сама она становится выше всех прочих отношений. Абавх, который, спасая при пожаре раненого друга, бросил в огне собственную жену и детей, объясняет: «Детей мне легко вновь прижить, еще неизвестно, будут ли они хорошими, а такого друга, как Гиндан, мне не найти и после долгих поисков; он дал мне много свидетельств своего расположения»*) .

Ритуализованные личные отношения существовали у многих народов. Однако и способы заключения дружбы, и ее конкретные социальные функции, и ее символизация весьма многообразны.

У многих народов заключение дружбы совпадало с обрядом инициации. Так, у дагомейцев каждый мужчина обязан иметь трех друзей, которые называются «братьями по ножу» и располагаются по степени близости. Их дружба, предусматривающая прежде всего взаимную помощь, особенно материальную, считается священной и принципиально нерасторжима.

Каждый мужчина племени квома (Новая Гвинея) также должен был иметь трех друзей, которые не могли быть кровными родственниками, но с которыми, будучи подростком, он «породнен» актом инициации. Отношения дружбы строятся на взаимной поддержке во всем: по просьбе друга человек может даже украсть фетиши собственного рода; он называет отца своего друга своим отцом.

У племени тикопия (Соломоновы острова) дружба связывает только мужчин и выполняет преимущественно экономические функции; в случае необходимости друзья обязаны предоставлять убежище друг другу.

У индейцев племени навахо ритуализованная дружба возможна не только между мужчинами, но и между мужчиной и женщиной, однако женитьба на женщине, с которой заключен дружеский союз, равносильна кровосмешению.

У индейцев племени квакьютль лучший друг служит посредником между молодым человеком и девушкой, к которой он сватается.

У индейцев племени команчей друг-побратим значительно ближе родного брата; в случае нужды сначала обращаются к другу и только потом к родственникам. Отказать в помощи побратиму или бросить его на поле битвы – значит покрыть себя несмываемым позором. Причем дружба может быть как между равными по рангу, так и между неравными людьми, из которых один оказывает покровительство другому, пользуясь в обмен его услугами. В то же время у арапешей (Новая Гвинея) другом (или братом) называется просто наследственный партнер по торговле, живущий в другой деревне.

Различен и смысл самих понятий «друг», «дружба». Формула, что друзья соотносятся между собой «как братья», не означает, что их действительно считают братьями. В одних случаях (например, у команчей) побратим вступает в символические родственные связи со всем кланом своего друга. В других же случаях связь между друзьями остается чисто индивидуальной и не распространяется на их родственников.

Американский этнограф И. Коэн предпринял интересную попытку на основе изучения данных, касающихся отношений дружбы, сложившихся в 65 различных обществах, типологизировать основные

*) Лукиан. Избранное. М., 1962, с. 275. *) Там же, с. 285.

ее виды, сопоставив их с соответствующими типами социальной структуры*) . По степени прочности (тесноты) дружеских связей Коэн различает четыре типа дружбы: «неотчуждаемую», «тесную», «случайную» и «дружбу по расчету», а по характеру общинных отношений – также четыре типа социальной структуры: «максимально солидарную» общину, в которой родственные связи, территориальная близость и хозяйство составляют единое целое; «солидарно расслоенную», где привязанности индивида разделяются между общиной как целым и собственной семьей; «безъядерное общество», представляющее собой конгломерат автономных семейных групп и, наконец, «индивидуализированную социальную структуру», главной социальной ячейкой которой является индивид.

Оказалось, что тип общества и тип дружбы взаимосвязаны. В «максимально солидарных» общинах преобладает «неотчуждаемая» дружба, символизируемая как родство, оформляемая специальным ритуалом и пронизывающая едва ли не все сферы жизнедеятельности. В «солидарно расслоенных» общинах преобладает «тесная» дружба, неритуализованная, основанная на свободном индивидуальном выборе, принципиально расторжимая, по характеризующаяся высокой личной, в том числе эмоциональной, близостью друзей. В «безъядерных обществах» преобладает «случайная дружба», в которой нет ни глубокой эмоциональной близости, ни четко определенных обязанностей по оказанию взаимопомощи. Наконец, «индивидуализированной социальной структуре» соответствует «дружба по расчету», в которой эмоциональная близость отсутствует, преобладают соображения утилитарного порядка, не обязательно одинаковые у обоих партнеров. Таковы, например, отношения, основанные на покровительстве сильного слабому, который за это оказывает ему какие-то услуги.

Не ограничившись соотнесением типа дружбы с типом общества, Коэн попытался классифицировать основные социальные функции дружбы, выделив такие, например, как материальный обмен и взаимная помощь, социально-политическая и эмоциональная поддержка, посредничество в любовных делах и заключении брака, участие в инициациях, участие в похоронных обрядах, обмен детьми. Характерно, что в более примитивных социальных организациях институт дружбы теснее связан с хозяйственно-экономическими функциями. Напротив, внутри более сложных и дифференцированных социальных систем увеличивается значение внеэкономических, особенно экспрессивных, функций дружбы.

Предложенная Коэном типология социальных структур вызывает ряд серьезных возражений. Прежде всего она формальна, поскольку не учитывает ни способ производства, ни характер производственных отношений соответствующих обществ. Народы, которых Коэн объединяет в одну и ту же рубрику, сплошь и рядом стоят на разных уровнях социально-экономического развития.

Вызывает сомнение и его классификация функций дружбы. В самом деле, можно ли достаточно определенно разграничить функции «экономической» и «социально-политической» поддержки? Ведь воинская дружба обычно сочетала в себе и то и другое. Еще сложнее вопрос о соотношении «социально-политической» и «эмоциональной» поддержки.

Разделение социальных ролей и межличностных отношений, включая дружбу, на инструментальные (функциональные, деловые, имеющие определенные предметные цели) и экспрессивные, выражающие прежде всего чувства и эмоции, широко распространено в социологии, этнографии и социальной психологии. Но следует ли считать их разными типами или стадиями развития института дружбы? Быть может, нужно рассматривать их как разные аспекты одного и того же отношения?

Из экспериментальной психологии известно, что длительное сотрудничество в достижении какихто совместных целей само по себе способствует эмоциональному сближению. Поэтому вряд ли оправданно считать экспрессивные функции дружбы поздним продуктом культуры. Другой вопрос – формы этой эмоциональной поддержки, которая может осуществляться и путем неформальных контактов, то есть вне рамок институционализированных социально-политических отношений.

Акцент на эмоционально-экспрессивных функциях дружбы в общественном сознании появляется, вероятно, лишь на такой ступени развития общества и личности, когда многообразные межличностные отношения уже не вмещаются в традиционные институционализированные формы. Впрочем, даже и там, где инструментальные (деловые) и эмоционально-экспрессивные функции дружбы признаются одинаково важными, институционализируются обычно только первые. Общество заинтересовано в безусловном выполнении социально значимых обязанностей, но оно не может предписывать людям испытывать те или иные чувства. Внутренний мир человека подвержен таким более тонким способам регулирования, как нравственные идеалы, поэтизация одних видов общения в противоположность

*) Cohen Y. A. Social Structure and Personality. N. Y., 1961, p. 351–386.

другим и т. п.

Современному человеку договорные отношения и индивидуальная дружба кажутся несовместимыми, противоположными. Но исторически они восходят к одному и тому же источнику. Разграничение и тем более противопоставление инструментальных и экспрессивных функций общения

– продукт лишь развитого классового общества. В любом доклассовом и раннеклассовом обществе дружеское общение теснейшим образом связано с обменом дарами, участием в совместных пиршествах. Именно такие отношения дружбы воспеваются, например, в древнем скандинавском эпосе:

Оружье друзьям и одежду дари – то тешит их взоры; друзей одаряя, ты дружбу крепишь,

коль судьба благосклонна. Надобно в дружбе верным быть другу, отдарять за подарки...

Если дружбу ведешь

и в друге уверен,

и добра ждешь от друга,– открывай ему душу, дары приноси,

навещай его часто*) .

Инструментальные и экспрессивные ценности дружбы существуют здесь в единстве. Одаривание было непременным ритуалом. Человек был обязан давать дары, принимать их и снова отдаривать. Не случайно в индоевропейских языках понятия «давать» и «брать» первоначально обозначались одним и тем же словом*) .

Отмечая «вещный», «инструментальный» характер дружеского общения, основанного на принципе do ut des («даю, чтобы ты дал»), нельзя, однако, упускать из виду его символический смысл. Дар был ценен не только сам по себе, но и как персонификация человеческих отношений, то есть он имел экспрессивный смысл. Для современного человека ритуал и эмоция – понятия в какой-то мере взаимоисключающие. Что же касается наших древних предков, то для них характерно как раз «переплетение примитивного ритуала со страстной эмоциональностью»*) .

По мере дифференциации социальной структуры дружеские отношения становятся все более и более неформальными и текучими. Вначале, когда шел процесс структурного и функционального выделения роли друга из числа других социальных (прежде всего – родственных) отношений, общество стремилось максимально четко и строго определить, регламентировать эту новую роль. Постепенно такая регламентация ослабевает, межличностные отношения индивидуализируются и психологизируются, теряют свою былую ролевую определенность и жесткую нормативность, так что само понимание дружбы как социального института начинает казаться странным. Личные дружеские отношения предстают как нечто принципиально отличное от социальных отношений, как своеобразное «дополнение незавершенной социальной структуры»*) . И применение чисто социологических классификаций, не учитывающих психологические, мотивационные моменты дружеских связей, оказывается в этом случае малопродуктивным. Например, основные формы дружеских отношений у таусугов (этнолингвистическая группа, населяющая архипелаг Суду), описанные американским этнографом Т. Кифером, вполне укладываются в классификацию Коэна (здесь наличествуют все четыре типа дружбы – « неотчуждаемая», «тесная», «случайная» и «дружба по расчету»), но разные типы дружбы не коррелируют с социальным положением людей, а, скорее, выражают разные социальнопсихологические потребности одного и того же населения.

Кое-где преобладание того или иного типа дружбы связано с социально-этническими различиями. Так, в одном из маленьких городков Гватемалы среди потомков испанских поселенцев преобладает «инструментальный» тип дружбы, основанной на взаимной выгоде, тогда как у местных индейцев дружба является в первую очередь эмоционально-экспрессивным, высокоиндивидуализированным отношением. Эти два типа дружбы, как свидетельствует этнограф Р. Рейна, даже обозначаются разными

*) Старшая Эдда. М.– Л., 1963, с. 19.

*) См.: Гуревич А. Я. Категории средневековой культуры. М., 1972, с. 202.

*) Huizinga J. The Waning of the Middle Ages. N. Y., 1954, p. 52.

*) Tenbruck F. Freundschaft.– Kölner Zeitschrift für Soziologie und Sozialpsychologie, 16, Jg. (1964)., S. 453.

Часть I
ЭМОЦИИ И ВОЛЯ

И.С. Кон. Дружба и возраст

Отрочество и Юность всегда считались привилегированным «возрастом дружбы». Юношеская дружба действительно качественно отличается и от детской, и от дружбы зрелых людей. Ранняя Юность означает рост самостоятельности, эмансипацию от родителей и переориентацию на сверстников. Кроме того, это период бурного роста самосознания и обусловленной этим потребности в интимности. Наконец, все чувства и отношения этого возраста отличаются исключительно яркой эмоциональной окрашенностью.

Исследованию подлежали прежде всего ценностные аспекты дружбы. Каков канон дружбы сегодняшних юношей и девушек? Считают ли они дружбу исключительным, интимным отношением, или, как полагают некоторые западные социологи, дружба растворяется в поверхностном приятельстве?

Считая, что одним из показателей уровня предъявляемых к дружбе требований служит суждение испытуемых о том, насколько часто встречается настоящая дружба среди их сверстников, мы включили этот вопрос в анкету. Анализ полученных ответов показывает, что представления современных юношей и девушек в этом отношении мало отличаются от взглядов их предшественников. От 45 до 72% опрошенных городских старшеклассников и студентов считают, что настоящая дружба встречается редко, и резких возрастных отличий здесь не наблюдается. Более заметны половые различия: в VII - IX классах девушки считают дружбу значительно более редкой, чем юноши, зато в старших возрастах разница не только уменьшается, но девушки настроены в этом отношении оптимистичнее, чем юноши (40% положительных ответов школьниц X класса и 41% студенток).

Однако уровень запросов еще ничего не говорит о содержательных, ценностных критериях дружбы. Значительно информативнее в этом плане то, как представляют себе современные молодые люди друг друга и отношения дружбы, какими чертами их наделяют, какие характеристики им дают в сравнении с просто приятельскими отношениями. От одной трети до двух третей опрошенных в зависимости от возраста подчеркивали близость и доверительность дружбы («друг знает о тебе все», «друг намного ближе приятеля», «с приятелем никогда не поделишься тем, что доверяешь другу»). Остальные отмечали большую прочность, устойчивость дружбы («друга выбирают на всю жизнь»), взаимопомощь и верность («приятель подведет, друг - никогда») и т.д. В определениях дружбы, не связанных заданными рамками сравнения, преобладают два мотива: требование взаимопомощи и верности и ожидание сочувствующего понимания со стороны друга. Характерно, что с возрастом мотив понимания заметно усиливается (у юношей - с 16% в 7-м классе до 40% в 10-м; у девушек - соответственно с 25 до 50%) и у девушек он вообще выражен сильнее. Эта частичная (поскольку оба мотива переплетаются и предполагают друг друга) переориентация с инструментальных ценностей (взаимопомощь) на экспрессивные (понимание), несомненно, связана с развитием самосознания.

Однако более тонкие и дифференцированные психологические запросы удовлетворить труднее. Не отсюда ли и рост сомнений в распространенности «настоящей дружбы»? Близость с теми, кого мы любим, очень редко кажется нам «достаточной».

Как же реализуются эти установки в реальном поведении? Если дружба и приятельство разграничиваются более или менее строго, то число друзей не должно быть особенно велико. Эта гипотеза подтвердилась в процессе исследования. Оказалось, чю среднее число друзей своего пола у юношей от 7-го класса к 10-му несколько уменьшается (у девушек такой тенденции нет), а число «приятелей», наоборот, растет. Это свидетельствует о растущей индивидуализации и избирательности дружбы. При этом у девушек во всех возрастах друзей своего пола меньше, а друзей противоположного пола больше, чем у юношей.

По сравнению со своими зарубежными сверстниками советские старшеклассники выглядят более благополучными в том смысле, что среди них меньше одиноких...

При выяснении соотношения внутриколлективных, классных, общешкольных и, так сказать, «внешних», выходящих за рамки школы, дружеских отношений оказалось, что соседство (по крайней мере в городских условиях) играет в установлении и поддержании дружбы значительно меньшую роль, чем совместная учеба. Внутриколлективные отношения также не исчерпывают круг дружеских привязанностей, особенно у старших школьников. Среди друзей своего пола у семиклассников одноклассники составляют 50%, а у десятиклассников - только 37%.

В ответах на вопрос о том, где состоялось знакомство с внешкольными друзьями, прежняя совместная учеба занимает второе место после совместного летнего отдыха. Вместе с тем принадлежность к одному и тому же учебному коллективу как ведущий фактор формирования дружеских привязанностей с возрастом теряет былое значение, дружеское общение все больше выходит за школьные стены.

Выяснить психологические функции дружбы с помощью простых вербальных методов (типа самоотчета) невозможно. Даже при полной искренности человеку трудно раскрыть содержание своего общения, темы бесед с друзьями и т.п. Многое забывается, кроме того, истинный смысл дружеского общения зачастую не осознается. Поэтому, спрашивая старшеклассников, как часто они обсуждают со своими друзьями те или иные темы и какие у них существуют общие виды деятельности, мы не питали иллюзий относительно психологической ценности полученных данных. Тем не менее эти сведения бросают некоторый свет на соотношение вербального общения и предметной деятельности.

В.А. Сухомлинский писал, что уже у 13-14-летних подростков основой дружбы чаще становятся духовные интересы и потребности, чем увлечение каким-то определенным видом труда. Полученные нами при опросе данные подтверждают это мнение.

Разумеется, дружеское общение всегда как-то объективировано. Не говоря уже о совместной учебе, порождающей много общих проблем и интересов, в общении старшеклассников с их друзьями важное место занимают общественная работа, совместный досуг, развлечения, спорт, а также различные любительские занятия и хобби. Но, видимо, не случайно от 20 до 40% опрошенных оставили вопрос о совместной деятельности с другом (речь шла именно о совместных занятиях и увлечениях) без ответа. Дружба ассоциируется главным образом с разговорами, спорами, обменом мнениями, что подтверждает ее коммуникативно-личностный характер.

Для понимания психологических функций дружбы очень важны ее возрастные рамки. Хотя в принципе люди предпочитают друзей собственного возраста, понятие «сверстник» относительно. В 40 - 50-летнем возрасте разница в 5-6 лет совсем невелика, а 2-3 года н вовсе незаметны. Иное дело - в ранней юности, когда происходит процесс формирования личности.

Пятнадцати-шестнадцатилетние юноши и девушки тянутся к старшим, жадно вслушиваются в их слова и всматриваются в их поведение. Дружба со взрослыми для них дорога и желанна. Потребность в эмоциональном контакте со старшим нередко прини­мает форму страстного увлечения, когда во взрослом видят живое воплощение идеала. Это случается не только с экзальтированными девушками.

Однако тяготение к сверстникам еще сильнее. Данные как зарубежных, так и наших собственных исследований свидетельствуют, что фактически среди друзей своего пола и у юношей, и у девушек преобладают сверстники.

А почему же так редки ориентации на младшего? Потребность в общении с младшими, желание руководить, делиться опытом, опекать отнюдь не редкость в юношеском возрасте. Более того, юноши, имеющие младших братьев или сестер, выше, чем остальные, оценивают себя по таким качествам, как смелость, доброта, ум, самостоятельность, а также ожидают более высоких оценок в этом отношении от своих родителей и друзей. Общение с младшими, позволяя юноше проявить свои положительные качества и почувствовать себя взрослым и значительным, благотворно влияет на его самоуважение.

Но как ни приятно юноше чувствовать себя сильным и нужным, этот тип отношений не вполне отвечает его представлениям о дружбе. Для ранней юности типична идеализация друзей и самой дружбы. По данным ряда экспериментальных исследований, представление о друге в этом возрасте стоит значительно ближе к нравственному и человеческому идеалу, нежели к его представлению о своем Я. Младший для этой роли не подходит. Дружба с младшим воспринимается скорее как дополнение дружбы со сверстниками, чем как ее альтернатива. У тех, кто дружит исключительно с младшими, такой выбор в большинстве случаев вынужденный. Это либо результат отставания в развитии, когда по характеру своих интересов и поведению юноша объективно ближе к младшим, чем к сверстникам, либо следствие каких-то психологических трудностей: застенчивости, боязни соревновательности, свойственной мальчишеским компаниям, несоответствия уровня притязаний и возможностей и т.п. Перенос эмоциональной привязанности на младших часто является известной психологической компенсацией.

Впрочем, равенство возраста как условие дружбы не следует преувеличивать. Именно разновозрастиость делает общение детей и подростков особенно полезным и с точки зрения ухода за малышами, и с точки зрения передачи какой-то специфической информации, включая навыки общения. Характерно, что почти все естественно возникающие детские и подростковые группы бывают разновозрастными (конечно, в определенном диапазоне).

Оценки, которые юноши и девушки дали тому, как их понимают окружающие люди, в целом оказались довольно высокими: почти во всех случаях они стоят ближе к положительному, чем к отрицательному полюсу. Подавляющее большинство опрошенных не чувствует себя непонятыми, эмоционально и духовно изолированными. Романтический образ юноши как одинокого Чайльд-Гарольда сегодня явно не является типичным (да и был ли он когда-нибудь таковым?). Тем не менее и у юношей и у девушек всех возрастов «ближайший друг» (как правило, сверстник своего пола) занимает ведущее положение. Уровень понимания со стороны матери, занимающей в этом отношении второе место, отца, любимого учителя и других взрослых оценивается ниже, причем с возрастом (особенно от 14 к 16 годам) эта оценка понижается, тогда как положение друга остается более или менее стабильным.

Еще яснее выражена эта тенденция по шкале доверительности. Резкое снижение доверительности с родителями опять-таки приходится на период от 14 до 16 лет, после чего положение стабилизируется. Отчетливо выступают также различия в оценке психологической близости с матерью и отцом. Характерно, что у девочек возрастное снижение доверительности общения с отцом отсутствует, так как уже в 14 лет она весьма низкая. По шкале легкости общения эти возрастные тенденции выражены менее определенно, но порядок рангов значимых лиц остается таким же. Одной из главных неосознаваемых функций юношеской дружбы является поддержание самоуважения личности.

При всей своей тяге к самостоятельности подростки и молодые люди остро нуждаются в жизненном опыте и помощи старших. Поэтому психологическую значимость родителей и сверстников надо выявлять, не просто сравнивая ее по степени, но и учитывая сферу деятельности.

Крымские старшеклассники, отвечая на вопросы анкеты, с кем они предпочли бы проводить свободное время, отвергли родителей в пользу компании сверстников. Зато советоваться в сложной житейской ситуации они предпочли в первую очередь с матерью; на втором месте у мальчиков оказался отец, у девочек - друг (подруга). Иначе говоря, с товарищами приятно развлекаться, с друзьями - говорить о своих переживаниях, но в трудную минуту лучше все-таки обратиться к маме. ..

Юношеская дружба выступает иногда как своеобразная форма «психотерапии», позволяя молодым людям выразить переполняющие их чувства и найти подтверждение того, что кто-то разделяет их сомнения, надежды и тревоги.

Слушая телефонный разговор двух подростков, взрослые нередко буквально выходят из себя от его бессодержательности, незначительности сообщаемой информации и не замечают, сколь важен этот «пустой» разговор для их сына, как тянет его к телефону, как меняется в зависимости от такого разговора его настроение. Разговор кажется пустым потому, что его содержание не логическое, а эмоциональное. И выражено оно не столько в словах и предложениях, сколько в характерных интонациях, акцентах, недоговоренности, недомолвках, которые подросток при воем желании не смог бы перевести в понятия, но которые доносят до его друга-собеседника тончайшие нюансы его настроений, оставаясь бессмысленными и непонятными для постороннего слушателя. В этом отношении подобный «пустой» разговор куда важнее и значительнее, чем «содержательная» светская беседа о высоких материях, блистающая умом и знаниями, но не затрагивающая личных, жизненных проблем собеседников и оставляющая у них з лучшем случае ощущение приятно проведенного вечера.

Но - оборотная сторона медали! - многозначность подобной коммуникации делает ее отчасти иллюзорной. Юношеская потребность в самораскрытии часто перевешивает интерес к раскрытию внутреннего мира другого, побуждая не столько выбирать друга, сколько придумывать его. Подлинная интимность, т.е. совмещение жизненных целей и перспектив друзей при сохранении индивидуальности и особенности каждого, возможна только на основе относительно стабильного «образа Я». Пока этого нет, подросток мечется между желанием полностью слиться с другим и страхом потерять себя в этом слиянии.

По меткому выражению американского психолога Э. Дауван, «юноша не выбирает дружбу, его буквально втягивает в нее». Нуждаясь в сильных эмоциональных привязанностях, молодые люди подчас не замечают реальных свойств их объекта. При всей их исключительности дружеские отношения в таких случаях обычно кратковременны.

Явление это в психологии пока глубоко не изучено. Представители различных теоретических ориентации объясняют его по-разному. Психоаналитики, например, объясняют неустойчивость юношеских увлечений тем, что они почти не связаны с реальными свойствами их объекта. Для подростка объект его увлечений выступает не как конкретное лицо (тем более не как личность), а неосознанно является лишь средством избавления от своей внутренней напряженности, хорошим или дурным примером, способом самоуспокоения или доказательства собственных способностей.

Социальная психология склонна объяснять это скорее сложностью процесса межличностного общения, социальной незрелостью и коммуникативной некомпетентностью партнеров. Дифференциальная психология придерживается точки зрения, что требования к другу и дружбе зависят не только и не столько от возраста, сколько от типа личности. В ранней юности, пока индивид еще не научился корректировать собственные реакции, такие особенности проявляются наиболее резко.

Каждое из этих объяснений в какой-то мере справедливо. Юношеская дружба ближе всего стоит к романтическому идеалу, но ей свойственны и все его издержки. Художественная литература раскрывает это ярче и глубже, чем экспериментальная психология. Вспомним «Юность » Л.Н. Толстого. Ее герою «невольно хочется пробежать скорее пустыню отрочества и достигнуть той счастливой поры, когда снова истинно нежное, благородное чувство дружбы ярким светом озарило конец этого возраста и положило начало новой, исполненной прелести и поэзии, поре юности». . .

Сравнение коммуникативных свойств группы взрослых людей, которые были объектом многолетнего наблюдения, с тем, какими они были в 8 и 12 лет, показало, что эмоционально теплые и способные к интимной человеческой коммуникации мужчины имели в 8 лет тесную дружбу с другими мальчиками и среди их товарищей по играм были также девочки. Напротив, мужчины, которые «держат людей на расстоянии» и избегают тесных межличностных контактов, в детстве не умели устойчиво дружить с мальчиками и реже играли с девочками. У женщин эмоциональная теплота во взрослом состоянии также соотносится с коммуникабельностью, включая контакты с мальчиками в предподростковом возрасте.

Выявленная в этих исследованиях зависимость касается именно предподросткового возраста, а не юности. Если вспомнить, что как раз к 8-9 годам созревает способность к симпатическому дистрессу, это уже не кажется удивительным. Возможно, именно этот возраст является критическим для формирования данной способности . Интерес к Другу, желание понять его и проявление заботы о нем одновременно способствуют как осознанию собственной идентичности, так и выработке соответствующих коммуникативных свойств... Как идентичность, так и интимность - явления многомерные и многоуровневые. Можно предположить, что отдельные элементы и навыки интимной коммуникации складываются и реализуются так же разновременно и постепенно, как и элементы идентичности, и между ними существует обратная связь на каждом этапе развития личности. Степень самораскрытия личности в этом случае будет зависеть не только от уровня зрелости и устойчивости Я, но и от содержания коммуникации (какие именно свойства становящейся личности раскрываются в общении), а также от характера партнера по коммуникации. Когда младший подросток по секрету сообщает другу о своем решении бежать из дому на строительство БАМа, эта информация для него не менее интимна, чем для юноши сообщение о первой влюбленности. Человек не может ни осмыслить себя целиком, ни полностью раскрыться другому. Каждое «открытие Я» неизбежно остается частичным и так же, по частям, в процессе дружеского общения передается другому, причем сам акт такой коммуникации вследствие своей огромной личной значимости («я рассказал о себе, и меня поняли» или «я рассказал о себе, и меня осмеяли») обязательно рефлексируется и закрепляется в самосознании («мои переживания интересны и понятны другим, следовательно, я могу не стесняться их» или «я не похож на других, моя доля - одиночество»).

Мысль о стадиальности и частичности межличностной коммуникации важна и для понимания особенностей дружбы взрослых.

Согласно житейским представлениям, Юность - сплошной порыв, стремление , натиск, а взрослость - статичное состояние (само выражение «стать взрослым» как бы содержит оттенок окончательности), для которого характерны спокойствие, уверенность в себе и одновременно эмоциональное оскудение.

Возрастная ностальгия универсальна и естественна. Переживания юности, даже если вы хорошо помните ее горести и разочарования, всегда сохраняют неповторимое обаяние. Но тоска по утраченной молодости и желание начать жизнь сначала далеко не всегда говорят о реальном оскудении чувств, тем более что чувство собственного «остывания» навещает многих еще на школьной скамье. Пушкинский Ленский не единственный, кто «пел поблеклый жизни цвет без малого в осьмнадцать лет».

Большую сдержанность и сухость дружбы взрослых людей нередко объясняют изменением соотношения разума и чувства , которое рисуется как антагонистическое. Однако, по данным сравнительной психологии, и в фило- и в онтогенезе эмоции и интеллект развиваются не в антагонизме друг с другом, а, скорее, параллельно. Чем выше уровень организации и развитости организма, тем выше его эмотивность. Это проявляется в расширении круга факторов, способных вызывать эмоциональное беспокойство, большем многообразии способов проявления эмоций, продолжительности эмоциональных реакций, вызываемых кратковременным раздражением, и т.д. чувства взрослого человека сложнее, тоньше, дифференцированнее, чем детские эмоции . Взрослый точнее, чем ребенок или юноша, воспринимает и расшифровывает чужие переживания. Однако его чувства лучше контролируются разумом. Иначе и быть не может. Если бы взрослый с его сложными, дифференцированными чувствами и широкой сферой значимых отношений реагировал на все с непосредственностью ребенка, он неминуемо погиб бы от перевозбуждения и эмоциональной неустойчивости. Его спасают два вида психологической защиты. Во-первых, у него развиваются сложные и эффективные психофизиологические механизмы внутреннего торможения, сознательного и бессознательного самоконтроля. Во-вторых, культура облегчает индивиду эмоциональные реакции, «задавая» более или менее единообразные правила поведения и стандартизируя многие типичные ситуации (гипотеза Д. Хебба и У. Томпсона).

Частое повторение даже самой драматической ситуации, делая ее привычной, снижает ее эмоциональное воздействие. Хирург не черствее представителей других профессий, тем не менее он не падает в обморок при виде крови, так как воспринимает ее в свете своих профессиональных установок. И дело не столько в силе эмоциональной реакции, сколько в ее направленности: вид крови возбуждает каждого человека, но хирурга это возбуждение стимулирует к активной профессиональной деятельности, а у кисейной барышни вызывает парализующий ужас.

Однако это имеет и свою оборотную сторону. Как костяк, становясь прочнее, утрачивает свойственную ему па ранних стадиях развития гибкость, так и стандартизация эмоциональных реакций, обеспечивая сохранение психической устойчивости, постепенно притупляет их живость и непосредственность. А. Сент-Экзюпери недаром художественно воплотил идею сочувствия и сопереживания не во взрослом, а в маленьком принце. Сдвиги в характере дружбы связаны не только с психофизиологическими, но также с социально-психологическими процессами.

Три момента особенно важны для понимания психологических отличий дружбы взрослых людей от юношеской дружбы:

1. относительное завершение формирования самосознания;
2. расширение и дифференциация сферы общения и деятельности;
3. появление новых интимных привязанностей.

Это не означает ослабления экспрессивного начала дружбы.

Содержание и структура дружеского общения у взрослых меняются. Терпимость к различиям - один из главных показателей уровня культуры и интеллектуального развития, Это проявляется и в сфере общения. Детская дружба может распасться из-за - пустяка. Юноши уже готовы мириться с частными недостатками своих друзей, но сама дружба все-таки понимается как нечто тотальное. Отчасти здесь проявляется типичная для юности идеализация друга и дружбы, отчасти же это связано с вполне реальными обстоятельствами. Устремленные в будущее, юноши делятся друг с другом прежде всего своими мечтами и жизненными планами. Чем определеннее зти образы будущего, тем легче найти человека, который полностью их разделяет.

Жизненный мир взрослого человека гораздо более сложен. Его деятельность, круг его общения и сфера интересов неизбежно расчленяются, специализируются. Чем сложнее и многограннее человек, тем труднее найти другого, который был бы ему созвучен во всех отношениях. Отсюда известная дифференциация дружеских отношений, когда с одним из друзей нас связывают общие интеллектуальные интересы, с другим - воспоминания молодости, с третьим - эстетические переживания. Каждое из таких отношений имеет свои границы, которые люди предпочитают не переходить. Однако это не мешает дружбе быть глубокой, искренней и устойчивой.

В юности дружба, как мы видели, занимает привилегированное, даже монопольное положение в системе межличностных отношений и привязанностей. Она складывается, когда у человека нет еще ни собственной семьи, ни профессии, ни любимой. Единственный «соперник» юношеской дружбы - любовь к родителям, но эти чувства лежат в разных плоскостях. С появлением новых, «взрослых» привязанностей дружба постепенно утрачивает свое привилегированное положение.

Особенно резко меняется структура дружеских отношений с вступлением в брак. Прежде всего встает вопрос: совместимы ли с семьей прежние друзья? Что же касается новых друзей, то они выбираются уже с учетом приемлемости для обоих супругов. Семейная дружба, дружба парами или домами, естественно, менее интимна, чем юношеская. Молодые супружеские пары первое время по инерции продолжают ориентироваться на внесемейное общение... Но постепенно удельный вес внесемейного общения снижается, и, что особенно важно, оно все теснее связывается с общением домашним. Люди чаще встречаются не в общественных местах, а дома. В числе их гостей (и тех, к кому они сами ходят в гости) ведущее место занимают родственники. Внесемейное общение (например, мужские компании, встречи в кафе или в пивном баре) становится периферийным.

С появлением детей значительная доля эмоциональной привязанности переносится на них. .. Если в начале юности дружба оттесняет родительское влияние, то теперь ей самой приходится потесниться, чтобы дать место новым привязанностям. Более экстенсивные, так сказать, «поисковые» формы общения сменяются более устойчивыми и замкнутыми.

Расставание с очарованием юношеской дружбы часто переживается болезненно. «...Лишь до семнадцати, восемнадцати лет мила, светла и бескорыстна юношеская дружба, а там охладеет тепло общего тесного гнезда, и каждый брат уже идет в свою сторону, покорный собственным влечениям и велению судьбы», - с грустью писал А.И. Куприн. Но не следует забывать об эгоцентричности молодости, которая часто побуждает юношу искать в таких отношениях не столько собеседника, сколько зеркало или двойника. Нравственно-психологический прогресс дружеского общения заключается именно в освобождении с возрастом от такой установки... Только после этого полностью вырисовывается нравственный смысл дружбы и скрепляющих ее мировоззренческих ценностей.

Поэтому, сравнивая взрослую дружбу с юношеской, надо говорить не столько об оскудении, сколько об усложнении чувств и о перемещении центра тяжести «привилегированных» сфер интимности. Ребенок получает максимум эмоционального тепла от общения с родителями. В ранней юности наиболее значимой сферой личного общения становится групповая или парная дружба. Затем на первое место выходит любовь. У взрослого круг личностно значимых отношений становится еще шире и, какое из них психологически доминирует, зависит от индивидуальных особенностей человека и его жизненной ситуации.

Таким образом, в развитии межличностных отношений есть свои стадиальные закономерности. Один вид эмоционального контакта подготавливает другой, более сложный, но может и препятствовать ему. Например, слишком теплые отношения в семье, дающие застенчивому подростку максимум психологического комфорта, иногда тормозят его вхождение в общество сверстников, где за положение н понимание надо еще бороться. Тесная юношеская дружба порой также создает конфликтные ситуации. Пример: судьба «последнего в компании», который настолько поглощен своими друзьями и совместной с ними деятельностью, что не ищет других привязанностей. Его друзья один за другим влюбляются, женятся, а тот, кто полнее всего идентифицировался с группой как целым, остается один. Он запоздал с переходом в следующую стадию.

Интимное дружеское общение во всех возрастах имеет высокую нравственно-психологическую ценность, наличие друзей считается одной из важнейших предпосылок психологического комфорта и удовлетворенности жизнью. Однако в старших возрастах новые дружбы завязываются труднее. Понятие «лучший друг» все теснее сливается с понятием «старый друг».

Противоречивы и сами каноны общения. С одной стороны, слышатся призывы к осторожности, сдержанности в словах: «О чем невозможно говорить, о том следует молчать». С другой стороны, своевременно не высказанные слова мертвым грузом оседают на душе. Как писал американский писатель Б. Маламуд об одном из своих персонажей, «ему было нечего сказать, потому что он не сказал этого, когда было его время говорить. То, чего ты не выскажешь, превращается в невысказанное. Закрытый дом полон запертых комнат».

Интенсивность и функции дружеского общения зависят и от цикла семейной жизни. Если с появлением семьи и особенно после рождения детей роль внесемейного общения снижается, то, когда дети вырастают и начинают жить собственной жизнью, старшее поколение ощущает эмоцнонально-коммуникативный вакуум. Отсюда активизация отношений со старыми и поиск новых друзей. Резко возрастает психологическое значение дружбы в случае вдовства, а также у одиноких людей.

Очень велика роль дружбы в старости. Люди, отошедшие от дел и потерявшие близких, не только нуждаются в помощи, но и испытывают острую потребность в общении, которая усугубляется физиологическими причинами. Найти собеседника старику не так-то просто. Члены семьи давно знают все его истории, молодым они часто неинтересны, а сами старики охотнее говорят, чем слушают. Этот общечеловеческий недостаток (умение слушать - один из редчайших талантов, тот, кто им владеет, всегда пользуется симпатией) обычно усиливается с возрастом.

Наличие друзей - один из главных факторов, от которых зависит удовлетворенность жизнью в старости. По некоторым данным, для мужчин пожилого возраста общение с друзьями важнее даже, чем с внуками, к которым они обычно очень привязаны. В старости значительно чаще, чем в молодости, встречается и смешанная, разнополая дружба.

Кон И.С. Дружба. М., 1980, с.164-195

Во все времена дружба имела высокую моральную и социальную ценность. В чем особенность и нравственный смысл этой формы человеческих привязанностей?

Отчего зависят глубина и прочность дружбы? Как исторически менялись ее идеалы и критерии? Чем отличается юношеская дружба от дружбы взрослых людей и как она соотносится с другими человеческими привязанностями?

С книгой «Дружба» также читают:

Предпросмотр книги «Дружба»

Кон И. С.
Дружба: Этико-психологический очерк

ВВЕДЕНИЕ. ИСТИНУ НАЗОВИ МНЕ. 1
1. ПО СТРАНАМ И КОНТИНЕНТАМ 4
2. АНТИЧНАЯ ДРУЖБА: ИДЕАЛ И ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТЬ 14
3. ОТ РЫЦАРСКОЙ ДРУЖБЫ К РОМАНТИЧЕСКОЙ 20
4. ОСКУДЕНИЕ ИЛИ УСЛОЖНЕНИЕ? 32
5. ПСИХОЛОГИЯ ДРУЖБЫ 39
6. У ИСТОКОВ ДЕТСКИХ ПРИВЯЗАННОСТЕЙ 51
7. ЮНОСТЬ В ПОИСКАХ ДРУГА 57
8. ДРУЖБА ВЗРОСЛЫХ 66
9. ДРУЖБА ИЛИ ЛЮБОВЬ? 71
10. СКАЖИ МНЕ, КТО ТВОЙ ДРУГ... 82
ЗАКЛЮЧЕНИЕ 89

ВВЕДЕНИЕ. ИСТИНУ НАЗОВИ МНЕ.

Истинное государство, истинный брак, истинная дружба нерушимы, но никакое государство, никакой брак, никакая дружба не соответствуют полностью своему понятию.
К. Маркс

Вряд ли найдется человек, который не задумывался бы о сущности дружбы. Впервые это обычно случается в ранней юности, когда от школьных диспутов о дружбе, товариществе и любви ждут не только абсолютной ясности,
но и практического решения жизненных проблем. Умудренные опытом взрослые
улыбаются такой наивности. Однако их живо волнуют проблемы психологии
общения, социальные и психологические причины некоммуникабельности, способы укрепления соседских и дружеских связей и т. д.
Трудно назвать классика философии, который не писал бы о дружбе: Платон и Аристотель, Феофраст и Эпикур, Цицерон и Сенека, Августин и Дунс
Скотт, М. Монтень и Ф. Бэкон, К. Томазий и X. Вольф, А. Шефтсбери и Д.
Юм, П. Гольбах и К. Гельвеций, И. Кант и Г. В. Гегель, С. Кьеркегор и Л.
Фейербах, А. Шопенгауэр и Ф. Ницше, В. Г. Белинский и Н. Г. Чернышевский. Но дружба как предмет серьезного научного исследования сразу же вызывает скептическое отношение. После моего доклада на первом Всесоюзном
симпозиуме по проблемам общения (1970 г.), в котором предлагалась программа междисциплинарного изучения дружбы, кто-то прислал мне записку:
"Жалею, что Вы так рано отходите от настоящей науки". Несколько лет
спустя аналогичное отношение к проблеме выявилось в другой ситуации.
Студентам физического факультета Ленинградского университета сказали,
что они могут прослушать факультативный курс по психологии общения.
"О!"-обрадовались физики. "Речь пойдет о психологии дружбы",-уточнил
преподаватель. "А..."-разочарованно протянули студенты.
В чем же дело? Видимо, в том, что разговор о дружбе невольно ассоциируется в обыденном сознании с назидательными беседами, сдобренными двумя-тремя хрестоматийными примерами и предназначенными главным образом
для подростков. Но предмет и содержание науки изменяются в ходе истории.
Еще немецкий просветитель XVIII в. Георг Кристоф Лихтенберг заметил:
"Там, где прежде были границы науки, там теперь ее центр". Это как
нельзя более верно и относительно дружбы.
Сегодня одно из центральных мест в науке о человеке заняла проблема
общения. О ней пишут философы, социологи, психологи, этнографы, педагоги, психиатры и представители других научных дисциплин. Однако, как
справедливо подметил В. Л. Леви, "общение", о котором так много спорят,
не строгая аналитическая категория, а "слово-пакет, в которое можно завернуть радиопередачу... театр, младенческое "уа-уа", застолье, книгу,
случайный взгляд, анонимку, музыку, дипломатию, матерщину... Я не знаю,
что такое НЕ-общение". Одни авторы имеют в виду макросоциальные общественные отношения, другие - внутриколлективные взаимосвязи, третьи - взаимодействие индивидов вообще, четвертые - коммуникативные процессы, пятые - личные (или, как теперь принято называть, межличностные) отношения
и привязанности и т. д.
Чтобы преодолеть эту многозначность, некоторые ученые предлагают сузить объем категории "общение", выделив его субъектно-субъектную, индивидуально-личностную, "диалогическую" сущность, в отличие от более общих
и элементарных процессов взаимодействия, коммуникации, обмена информацией и т. п. Но если принять такое, на мой взгляд, обоснованное ограничение, то самой "чистой", идеальной формой общения окажется именно дружба,
которая вызывает к себе возвышенно-трепетное и одновременно скептическое
отношение как раз вследствие несовпадения должного и сущего.
Люди всех времен и пародов почитают дружбу величайшей социальной и
нравственной ценностью. "Если найдешь разумного друга, готового идти
вместе, праведно живущего, мудрого, превозмогающего все невзгоды,- иди с
ним, радостный и вдумчивый. Если не найдешь разумного друга, готового
идти вместе, праведно живущего, мудрого,- иди один, как царь, отказавшийся от завоеванного царства, или как слон в слоновом лесу",- учит
Дхаммапада, собрание религиозно-этических изречений раннего буддизма
(III-1 вв. до н. э.).
Вместе с тем люди неизменно считают подлинную дружбу редкой и расцвет
ее, как правило, относят к прошлому. То и дело приходится слышать жалобы
на то, что интимная, глубокая дружба часто подменяется у современной молодежи поверхностными и экстенсивными приятельскими отношениями, что телефон заменяет личные контакты, а телевизор - живой обмен мнениями. Эти
рассуждения, подкрепленные ссылками на научно-техническую революцию, урбанизацию и рационализм современной жизни, кажутся довольно убедительными. Юрий Нагибин на страницах "Недели" пишет: "Меня недавно познакомили
с результатами социологического исследования, там обсуждались мои рассказы о детстве и юности, по принципу "книги читают нас". Так вот, старшеклассники завидуют нашей более чем полувековой дружбе и прямо признаются, сетуют, что у многих из них нет настоящей потребности друг в друге, поэтому бестрепетно одних спутников меняют на других. А после школы
- институт, там будет своя компания, на службе - своя. То неглубокое общение, которое связывает тебя с сегодняшними приятелями, легко завяжется
с любыми другими - зачем за кого-то держаться? Такие молодые, а уже одиноки..." Б
Но если современные ребята завидуют прочной дружбе своих дедов, значит, потребность в такой дружбе у них есть. Да и сетования на оскудение
дружеских отношений раздавались задолго до нашего времени, когда не было
еще ни телефона, ни телевизора, ни научно-технической революции, ни частых переездов с места на место.
Перелистаем страницы истории. Западногерманский социолог Ф. Тенбрук
относит расцвет высокоиндивидуализированной дружбы к периоду между 1750
и 1850 гг. Ныне, считает он, подобные отношения "теряют свою силу и
распространенность. В сегодняшнем мире дружба играет сравнительно небольшую роль и уж, во всяком случае, персонализированные дружеские отношения составляют исключение". Однако романтики начала XIX в. тоже считали глубокую дружбу большой редкостью. По словам немецкого поэта Л. Тика,
все люди любят или, по крайней мере, думают, что любят, "по лишь очень
немногим дано быть друзьями в подлинном смысле слова" .
Склонность проецировать царство дружбы в прошлое наблюдалась и
раньше. В середине XVIII в. К. Гельвеций писал, что "во времена рыцарства, когда выбирали себе товарища по оружию, когда два рыцаря делили
славу и опасность, когда трусость одного могла стоить жизни и потери
чести другому", дружба, несомненно, была более избирательной и прочной.
Напротив, при "настоящей форме правления" (имелся в виду французский абсолютизм) "частные лица не связаны никаким общим интересом... И нет
больше дружбы; со словом "друг" уже не связывают тех представлений, которые связывали раньше..." В XVII в. о расчетливости и своекорыстии
дружбы писал Ф. Бэкон, в XVI в.- М. Монтень, по словам которого для возникновения настоящей дружбы "требуется совпадение стольких обстоятельств, что и то много, если судьба ниспосылает ее один раз в три столетия" .
Гуманисты эпохи Возрождения апеллировали к античным образцам дружбы.
Античные авторы в свою очередь ссылались на более древних героев. Древнегреческий поэт Феогнид (VI в. до н. э.), воспевая достоинства дружбы,
считал ее весьма несвойственной своим согражданам:

Милых товарищей много найдешь за питьем и едою.
Важное дело начнешь-где они? Нет никого!..

Кому мне открыться сегодня?
Братья бесчестны,
Друзья охладели...
Нет закадычных друзей,
С незнакомцами душу отводят!

Спрашивается, когда же было время "настоящей дружбы" и было ли оно
вообще? Как иронически замечает А. Шопенгауэр, "истинная дружба - одна
из тех вещей, о которых, как о гигантских морских змеях, неизвестно, являются ли они вымышленными или где-то существуют" .
Трудности начинаются уже с определения самого понятия дружбы. Современные толковые словари и учебники этики определяют дружбу как близкие
отношения, основанные на взаимном доверии, привязанности, общности интересов и т. д.
Какие же признаки отличают дружбу от прочих межличностных отношений и
привязанностей?
В отличие от деловых отношений, где один человек использует другого
как средство для достижения какой-то своей цели, дружба - отношение самоценное, само по себе являющееся благом; друзья помогают друг другу
бескорыстно: "не в службу, а в дружбу".
В отличие от близости, обусловленной кровным родством, или от товарищества, где люди связаны принадлежностью к одному и тому же коллективу,
узами групповой солидарности, дружба индивидуально-избирательна и основана на взаимной симпатии.
Наконец, в отличие от поверхностного приятельства, дружба - отношение
глубокое и интимное, предполагающее не только взаимопомощь, но и внутреннюю близость, откровенность, доверие, любовь. Недаром мы называем
друга своим ater ego ("другим Я").
Но обязателен ли этот канон для всех времен, народов и индивидов?
Чтобы ответить на этот вопрос, нужно рассмотреть дружбу сначала в
культурно-историческом плане - как менялись ее образцы и образы в истории человечества, а затем в психологическом - как варьируют дружеские
чувства и отношения у разных людей, в зависимости от их возраста, пола и
других особенностей. Именно так и построена данная книга.
Первое ее издание (1980 г.), которому предшествовал ряд специальных
публикаций, было с интересом встречено читателями и вышло также на латышском, венгерском, немецком, болгарском, словацком, итальянском, испанском, польском и молдавском языках. Настоящее издание существенно переработано и расширено. Наиболее радикальной переработке в свете новых
научных данных подверглась глава, посвященная особенностям дружбы в современную эпоху, и вторая, психологическая, часть книги.
По своей проблематике и задачам книга "Дружба" тесно связана с книгой
"В поисках себя. Личность и ее самосознание", изданной Политиздатом в
1984 г. Не повторяя друг друга, обе книги освещают одни и те же социально-психологические и нравственные проблемы человеческого бытия. В одном случае отправной точкой является индивидуальное Я, а в другом - личные взаимоотношения. Но анализ объективных закономерностей и исторических тенденций развития человеческих взаимоотношений и индивидуальный мировоззренческий и нравственный поиск - вещи разные. Попытка совместить
эти два круга вопросов, из коих первый предполагает взгляд снаружи, а
второй - изнутри, создает определенные теоретические и стилевые трудности, которых не может не заметить вдумчивый читатель. Однако автор задался целью не поучать, как нужно или не нужно дружить, а ввести читателя в
курс того, что мы на самом деле знаем о природе, генезисе и функциях
дружбы, дать тем самым ему пищу для самостоятельных размышлений.
Эта книга не для подростков, хотя надеюсь, что и они, любимые мои читатели, тоже найдут в ней нечто существенное о себе и для себя; она для
взрослых. Насколько удалось осуществить этот замысел - пусть судит читатель.

1. ПО СТРАНАМ И КОНТИНЕНТАМ

Дружба на время - рабство навечно.
Шумерская пословица

Этикет надо соблюдать даже в дружбе.
Японская пословица

Поскольку жалобы на оскудение дружбы апеллируют прежде всего к истории - раньше было хорошо, а теперь стало плохо,- мы тоже начнем разговор
с истории. Из каких звеньев складывается сеть личных отношений у народов
мира, стоящих на разных стадиях социально-экономического развития? По
каким признакам, ожиданиям и ценностям разные народы отличают дружбу от
прочих отношений? Каковы специфические функции и эмоциональные свойства
их дружбы - круг участников, степень исключительности, близости, устойчивости?
Прежде всего, какое значение вкладывают разные народы в само понятие
"дружба" - одно и то же или разное? Как показывает сравнительное языкознание, значения слов "друг" и "дружба" в большинстве языков тесно связаны с понятиями родства, товарищества (особенно воинского) и любви.
Единое этимологически праславянское слово drugъ значит "приятель, товарищ" и "иной, другой, второй, следующий". Древнеславянское "дроужьба"
означало близость, товарищество, общество. Обращение "друзья и братья",
имеющее сегодня метафорический смысл, некогда звучало буквально. Русский
глагол "дружить" этимологически близок к сербохорватскому "дружите се" "присоединяться", словенскому "druziti" - "соединять" и т. д. Обращает
па себя внимание близость корней "семейных" и "воинских" понятий. Слово
"дружина", в русском языке означающее воинский отряд, в словенском и
болгарском языках означает семью, домочадцев. Лингвисты предполагают,
что в основе всего этого гнезда слов находился глагол со значением "следовать"; это согласуется с реально засвидетельствованными значениями
"спутник", "следующий", "идти походом", "отряд", "свита" и др. во многих
германских, балтийских и славянских языках.
Немецкое существительное Freund-"друг" - с его готским прообразом
frijonds этимологически восходит к глаголам freien ("свататься") и
freuen ("радоваться"). Староанглийское freond, старонорвежское fraend,
старосаксонское friund, староверхненемецкое friunt ("кровный родственник") восходят к староанглийским глаголам freogan, freon ("любить");
готское frijonds - причастие от глагола fryon ("любить"); тот же смысл
имеет староисландское fria. В основе всех этих слов лежит германский корень fri - "оберегать, заботиться". Готские и древнегерманские корни, в
свою очередь, связаны со староиндийским priyah - "собственный", "дорогой", "любимый", индоевропейским prija и авестийским frya - "дорогой",
"любимый". Отсюда же происходит украинское слово "прияти" ("помочь") и
русское "приятель". "Любовно-семейные" корни тесно переплетены с корнями, обозначающими "свободу": староанглийское freo значит "свободный",
средневерхненомецкое vrien означает одновременно "любить" и "освобождать". Это не случайные созвучия: определения "любимый", "свободный" были применимы только к свободным членам клана, в отличие от рабов.
За этимологической общностью прослеживается первоначальная нерасчлененность общественных и личных отношений и сопутствующих им эмоций. Когда же, па какой стадии исторического развития начинается их смысловая и
функциональная дифференциация?
Если видеть в дружбе только непосредственную, нерефлексированную эмоциональную привязанность отдельных индивидов, человечество отнюдь не обладает в этом вопросе монополией. Этология, изучающая поведение животных
в естественных условиях, располагает огромным материалом об индивидуальных эмоциональных привязанностях и союзах между животными, иногда даже разных видов.
Что и как переживают животные, мы, конечно, не знаем. Однако сила их
привязанностей проявляется в степени интенсивности и характере их взаимодействия (физический, телесный контакт, прикосновения друг к другу,
совместные перемещения, координация еды, питья и прочих действий, добровольный дележ дефицитных средств существования, жесты доверия и расслабления, координированный стиль общения, продолжительность зри тельного
контакта, отсутствие актов агрессии или избегания, наличие особых "игровых" ритуалов общевия).
Такое "кооперативное" поведение, не сводимое ни к половому, ни к материнскому инстинкту, побуждает ученых говорить о своеобразной "дружбе"
животных, выделяя несколько ее типов.
1. Тесная парная "дружба" детенышей и подростков, складывающаяся в
процессе совместного развития и игровой активности. Она отличается высокой эмоциональной интенсивностью: животные тоскуют друг без друга, постоянно находятся вместе. Большей частью эта "дружба" однополая, но
встречаются и смешанные пары.
2. Групповая дружба молодых самцов, существующая, например, у павианов и шимпанзе, менее индивидуальна и избирательна, нежели парная, но
она выполняет важные функции.
3. Устойчивая парная "дружба" однополых взрослых особей, формы которой достаточно разнообразны, встречается у многих животных, хотя одни
исследователи (Н. А. Тих, В. Рейнолдс) считают ее более характерной для
самок, а другие (Д. Лавик-Гудолл) - для самцов, с
4. Реже наблюдается "дружба" разнополых животных, не связанных сексуальными отношениями.
5. Индивидуальная привязанность, напоминающая родительские отношения,
между старшим и младшим членами стада (семьи) наблюдается как среди самок, так и среди самцов, которые проявляют при этом несвойственную им
обычно нежность, прямо-таки материнскую заботливость по отношению к своим любимцам.
Теоретическая интерпретация "дружеских взаимоотношений" в мире животных неоднозначна и спорна. Ученые склонны считать разные виды "дружбы"
между животными проявлением врожденной и всеобщей потребности в эмоциональном контакте, или средством обуздания агрессивных побуждений, или
следствием переноса первоначальной привязанности к матери на других членов стада, или продуктом приспособления к условиям групповой жизни.
Как бы ни оценивать эти концепции, они имеют в виду только предысторию человеческой дружбы, которая, в отличие от спонтанных привязанностей
животных, представляет собой социальный институт. Его история неразрывно
связана с такими фундаментальными макросоциальными процессами, как дифференциация социальной структуры и индивидуализация (персонализация) человека. Как писал К. Маркс, человек "не только животное, которому
свойственно общение, но животное, которое только в обществе и может обособляться" . Однако диалектика общения и обособления многомерна и многозначна.
Некоторые социологи конца XIX - начала XX в. пытались вывести
свойства человеческого общения непосредственно из процессов социальной
дифференциации. Так, немецкий социолог Ф. Теннис, которого иногда называют первым социологом дружбы, теоретически разграничил и противопоставил два типа социальных отношений: "общину" (Gemein schaft), основанную
на непосредственной эмоциональной близости людей, и "общество"
(Geseschaft), основанное на холодном рациональном расчете и разделении
труда. Классическим примером "общественных" отношении Теннис считал капиталистический товарообмен, пренебрегающий всеми индивидуальными различиями, а воплощением "общинности" - родство, соседство и дружбу. А поскольку родство и соседство часто обозначают лишь "внешнюю", принудительно заданную близость, он полагал, что принцип "общинности" достигает
своего высшего воплощения именно в дружбе.
По мнению Тенниса, "община" и "общество" присутствуют на всех этапах
исторического развития, но в разной пропорции. На ранних стадиях развития, пока люди живут сравнительно небольшими группами и в патриархальных
условиях, преобладает "общинность". По мере того как общественные связи
становятся все более универсальными, значение "общинных" отношений, в
том числе и дружбы, снижается. Они становятся всего лишь островками "человеческого" в мире безличной расчетливости.
В отличие от Тенниса, другой немецкий социолог - Г. Зиммель при определении исторических судеб дружбы выдвигает на первый план дифференциацию самих личностей. Человеческая индивидуальность, по Зиммелю, создается прежде всего наличием некой тайны, составляющей исключительное достояние личности. На ранних стадиях социального развития индивид имел очень
мало своего и поэтому не испытывал потребности в самораскрытии. Потребность в интимной дружбе возникает лишь в античности. Но "по мере растущей дифференциации людей такое полное самораскрытие должно было становиться все труднее. Современный человек, возможно, должен слишком многое
скрывать, и это не позволяет ему поддерживать дружбу в античном смысле".
Индивид с более сложным внутренним миром не может полностью раскрыться
кому-либо одному. Отсюда - дифференциация его дружеских отношений, в
каждом из которых раскрывается какая-то отдельная сторона его Я.
Позиции Тенниса и Зиммеля одновременно сходны и различны. По Теннису,
в городской, индустриальной среде ("общество") дружеские отношения оскудевают, оттесняясь на периферию социального бытия; по Зиммелю же, "закрытость" личности - результат ее собственного усложнения. Но не слишком
ли прямолинейна сама постановка вопроса? Установить однозначную зависимость между дифференциацией социальной структуры и характером межличностных отношений невозможно. В. И. Ленин писал: "Абстрактное рассуждение о том, в какой зависимости стоит развитие (и благосостояние) индивидуальности от дифференциации общества,- совершенно ненаучно, потому что
нельзя установить никакого соотношения, годного для всякой формы устройства общества. Самое понятие "дифференциации", "разнородности" и т.
п. получает совершенно различное значение, смотря по тому, к какой именно социальной обстановке применить его" . Этнографические описания дружеских отношений у народов мира, начавшиеся еще в XIX в. в связи с изучением возрастных групп, мужских союзов, обрядов перехода и т. п., многообразны. Однако они свидетельствуют, что у многих народов заключение
дружбы совпадало с обрядом инициации. Так, у дагомейцев каждый мужчина
обязан иметь трех друзей, которые называются "братьями по ножу" и располагаются по степени близости. Их дружба, предусматривающая прежде всего
взаимную помощь, особенно материальную, считается священной и принципиально нерасторжима.
Каждый мужчина племени квома (Новая Гвинея) также должен был иметь
трех друзей, которые не могли быть кровными родственниками, но с которыми, будучи подростком, он "породнен" актом инициации. Отношения дружбы
строятся на взаимной поддержке во всем: по просьбе друга человек может
даже украсть фетиши собственного рода; он называет отца своего друга
своим отцом.
У полинезийцев тикопия (Соломоновы острова) дружба связывает только
мужчин и выполняет преимущественно экономические функции; в случае необходимости друзья обязаны предоставлять убежище друг другу.
У индейцев навахо ритуализованная дружба возможна не только между
мужчинами, но и между мужчиной и женщиной, однако женитьба на женщине, с
которой заключен дружеский союз, равносильна кровосмешению.
У индейцев квакьютль лучший друг служит посредником между молодым человеком и девушкой, к которой он сватается.
У индейцев команчей друг-побратим значительно ближе родного брата; в
случае нужды сначала обращаются к другу и только потом к родственникам.
Отказать в помощи побратиму или бросить его на поле битвы - значит покрыть себя несмываемым позором. Причем дружба может быть как между равными по рангу, так и между неравными людьми, из которых один оказывает
покровительство Другому, пользуясь в обмен его услугами. В то же время у
арапешей (Новая Гвинея) другом (или братом) называется просто наследственный партнер по торговле, живущий в другой деревне.
Вряд ли можно, однако, понимать буквально вытекающие из этих описаний
формулы дружбы. Скажем, формула, что друзья относятся друг к другу "как
братья", вовсе не означает, что их действительно считают братьями. У одних народов (например, у команчей) побратим вступает в символические
родственные связи со всем кланом своего друга. У других же народов связь
между друзьями остается исключительно индивидуальной, не распространяясь
на их родственников.
Чтобы осмыслить и организовать эти пестрые данные, социологи и этнографы выработали несколько типологических моделей, которые можно условно
разделить на два вида: ценностно-мотивационные и структурно-функциональные.
Ценностно-мотивационный подход классифицирует дружеские отношения
прежде всего по их мотивам и по той ценности, которую они представляют
для участников. Уже Аристотель различал три вида дружбы: 1) утилитарную,
основанную на соображениях взаимной выгоды; 2) гедонистическую, основанную на эмоциональной привязанности к человеку, общение с которым доставляет удовольствие; 3) нравственную, когда друга любят бескорыстно, ради
него самого. В этнографической и социологической литературе широкое
распространение приобрело разграничение экспрессивной (эмоциональной,
аффективной) и инструментальной (деловой, основанной на взаимной выгоде)
дружбы. Нравственный тип дружбы, который Аристотель считал единственно
подлинным, выпадает из этого деления либо молчаливо отождествляется с
экспрессивными отношениями, где полнее выражено индивидуально-личностное
начало. Противопоставление деловых, функциональных и эмоционально-личностных отношений, безусловно, правомерно, и не только в социологии
дружбы. Однако глубинные субъективные мотивы человеческих отношений часто неосознаваемы, их трудно объективно разграничить, а попытка иерархизировать их, разделив на "высшие" и "низшие", уже предполагает наличие
какой-то универсальной, транскультурной системы ценностей.
Структурно-функциональный подход, тесно связанный с одноименной социологической теорией, старается быть безоценочным и безличным, классифицируя формы дружбы по ее объективным функциям в рамках определенной социальной системы и по ее месту в ряде других социальных институтов. На
первый план выступают при этом социальные функции дружбы, ее соотношение
с другими общественными институтами, а также собственная ролевая структура дружеских отношений (являются они добровольными или обязательными,
равными или неравными и т. д.).
Сегодня дружба понимается как нечто принципиально неформальное, чуждое какой бы то ни было регламентации. Но реальное соотношение дружбы и
других социальных институтов подвижно и многообразно. Это могут быть отношения слияния, замещения, дополнения или конкуренции. В первом случае
дружба сливается с какой-то другой, более значимой социальной ролью,
выступая как ее частный аспект. Известно, что во многих обществах
родство автоматически предполагает дружбу, последняя мыслится как аспект
родства. Во втором случае дружба заменяет, компенсирует какие-то недостающие роли. К примеру, человек, не имеющий или потерявший родственников, активизирует общение с друзьями. В третьем случае дружба дополняет
другие социальные роли, не сливаясь с ними. Так, даже самые идеальные
семейные отношения не заменяют подростку дружбы со сверстниками, семейные и дружеские отношения выполняют здесь принципиально разные функции.
В четвертом случае дружба выступает как антитеза другим социальным ролям, конкурирует с ними (дружеские обязанности могут, скажем, сталкиваться с семейными или служебными).
Хотя ценностно-мотивационный и структурно-функциональный подходы в
известном смысле противоположны (первый исходит из подразумеваемых внутренних потребностей индивида, а второй - из нужд социальной системы),
они вместе с тем взаимодополнительны. Поэтому в крупнейших этносоциологических классификациях дружбы (у С. Айзенштадта, И. Коэна и К. Дюбуа)
эти принципы обычно пересекаются.
Концепция С. Айзенштадта в наибольшей степени последовательно функционалистская. С его точки зрения, древнейшие формы дружбы - разновидность
ритуалиаованных личных отношений, с помощью которых архаическое общество
может интегрировать индивидов, не связанных друг с другом кровным
родством, и осуществлять над ними социальный контроль. Такие отношения "искусственное родство" или "псевдородство", "кумовство", "названное"
или "кровное братство", "соотцовство" или "институционализированная
дружба"-обладают четырьмя общими признаками. Это отношения: во-первых,
партикуляристские: взаимные обязательства их участников всегда подразумевают конкретного другого (в отличие, допустим, от торговых отношений,
регулируемых общими правилами и в которых партнер персонифицирует некую
социальную категорию, а потому легко может быть заменен другим человеком), что сближает ритуализованные личные отношения с родством;
во-вторых, личные: в отличие от кровного родства или "заданной" принадлежности к возрастной группе, они связывают людей личными, индивидуальными узами;
в-третьих, добровольные: создаются путем свободного индивидуального
соглашения, что также отличает их от родственных отношений;
в-четвертых, полностью институционализированные: права и обязанности
друзей по отношению друг к другу и к общине в целом жестко фиксированы и
охраняются традицией. И это решительно отличает их от современной дружбы.
С точки зрения привычного нам противопоставления деловых, "инструментальных" отношений ("службы") и эмоционально-личностной близости ("дружбы") древняя ритуализовапная дружба внутренне противоречива, поскольку
личное начало и добровольность сочетаются в ней с жесткой регламентацией
поведения. Однако инструментальность этих отношений не безлично универсалистская (типа рыночных отношений, в которых партнеры практически
обезличены), а партикуляристская, связывающая индивида только с определенным, конкретным партнером и ни с ком иным.
Ритуализованная дружба позволяет включить в состав общины человека из
чужого рода или племени, покончить с былой враждой. Она особого рода механизм социальной интеграции, разрядки внутригрупповой и межгрупповой
напряженности. Ритуализованные личные отношения представляют собой,
по-видимому, своеобразное звено, форму перехода от отношений, основанных
на родстве или символизирующихся в качестве таковых, к индивидуально-избирательным отношениям, которые, однако, еще остаются институционализированными, занимая вполне определенное место в социальной структуре общины.
Яркий пример ритуализованной дружбы-побратимства дают скифские обычаи, описанные Лукианом в диалоге "Токсарид, пли Дружба". Участники этого диалога, грек Мнесипп и скиф Токсарид, спорят, у какого народа - эллинов или скифов - больше развита дружба. Каждый рассказывает по пять
самых ярких подлинных историй о дружбе. Мнесипп рассказывает, что Агафокл отдает другу все свое состояние и даже следует за ним в изгнание;
Эвтидик, спасая друга, кидается в бурное море; Деметрий ради друга идет
в тюрьму и т. п.
Токсарид но видит в этом ничего особенно примечательного. У скифов
дружба проверяется кровью и служит прежде всего воинским делам; друзья
приобретаются у них "не на попойках" и "не потому, что росли вместе или
были соседями". Дружбы доблестных воинов ищут, заключение дружбы оформляется специальным договором с великой клятвой: надрезав пальцы, побратимы сливают свою кровь в чашу и, омочив в ней концы мечей, отведывают
эту кровь. После этого ничто уже не может их разлучить. "Дозволяется же
заключать дружбу, самое большее, с тремя; если же у кого-нибудь окажется
много друзей, то он для нас - все равно что доступная для всех развратная женщина..."
Подвиги дружбы у скифов исключительно кровавые, а сама она становится
выше всех прочих отношений. Абавх, который, спасая при пожаре раненого
друга, бросил в огне собственную жену и детей, объясняет: "Детей мне
легко вновь прижить, еще неизвестно, будут ли они хорошими, а такого
друга, как Гиндан, мне не найти и после долгих поисков; он дал мне много
свидетельств своего расположения" н.
Но является ли данный тип отношений универсальной фазой исторического
развития института дружбы или только одним из возможных ее вариантов?
Позднее С. Айзенштадт вынужден был признать, что даже в разных сегментах
одного и того же общества могут существовать разные модели, "образцы"
дружеских отношений, причем их вариации зависят не только от социально-структурных, но и от культурно-идеологических факторов.
То же самое можно сказать ц о классификации дружеских отношений по
принципу их тесноты и устойчивости. Осуществить такую классификацию попытался, в частности, И. Коэн на основе изучения данных об отношениях
дружбы, сложившихся в 65 различных докапиталистических обществах. По
степени прочности (тесноты) дружеских связей Коэн различает четыре типа
дружбы: "неотчуждаемую", "тесную", "случайную" и "дружбу по расчету", а
по характеру общинных отношений - также четыре типа социальной структуры: "максимально солидарную" общину, в которой родственные связи, территориальная близость и хозяйство составляют единое целое; "солидарно
расслоенную", где привязанности индивида разделяются между общиной как
целым и собственной семьей; "безъядерное общество", представляющее собой
конгломерат автономных семейных групп, и, наконец, "индивидуализированную социальную структуру", главной социальной ячейкой которой является
индивид.
Оказалось, что тип общества и тип дружбы взаимосвязаны. В "максимально солидарных" общинах преобладает "неотчуждаемая" дружба, символизируемая как родство, оформляемая специальным ритуалом и пронизывающая
едва ли не все сферы жизнедеятельности. В "солидарно расслоенных" общинах преобладает "тесная" дружба, неритуализованная, основанная на свободном индивидуальном выборе, принципиально расторжимая, но характеризующаяся высокой личной, в том числе эмоциональной, близостью друзей. В
"безъядерных обществах" преобладает "случайная дружба", в которой нет ни
глубокой эмоциональной близости, ни четко определенных обязанностей по
оказанию взаимопомощи. Наконец, "индивидуализированной социальной структуре" соответствует "дружба по расчету", в которой эмоциональная близость отсутствует, преобладают соображения утилитарного порядка, не обязательно одинаковые у обоих партнеров. Таковы, например, отношения, основанные на покровительстве сильного слабому, который за это оказывает
ему какие-то услуги.
Не ограничившись соотнесением типа дружбы с типом общества, Коэн попытался классифицировать основные социальные функции дружбы, выделив такие, например, как материальный обмен и взаимная помощь, социально-политическая и эмоциональная поддержка, посредничество в любовных делах и
заключении брака, участие в инициациях, участие в похоронных обрядах,
обмен детьми. Характерно, что в более примитивных социальных организациях институт дружбы теснее связан с хозяйственно-экономическими функциями. Напротив, внутри более сложных и дифференцированных социальных систем увеличивается значение внеэкономических, особенно экспрессивных,
функций дружбы.
Предложенная Коэном типология социальных структур вызывает ряд
серьезных возражений. Прежде всего она формальна, поскольку не учитывает
ни способ производства, ни характер производственных отношений соответствующих обществ. Народы, которых Коэн объединяет в одну и ту же рубрику, сплошь и рядом стоят на разных уровнях социально-экономического
развития.
Вызывает сомнение и его классификация функций дружбы. В самом деле,
можно ли достаточно определенно разграничить функции "экономической" и
"социально-политической" поддержки? Ведь воинская дружба обычно сочетала
в себе и то и другое. Еще сложнее вопрос о соотношении "социально-политической" и "эмоциональной" поддержки.
Длительное сотрудничество в достижении каких-то совместных целей само
по себе способствует эмоциональному сближению, поскольку вряд ли оправданно считать экспрессивные функции дружбы поздним продуктом культуры.
Другой вопрос - формы этой эмоциональной поддержки, которая может осуществляться и путем неформальных контактов, то есть вне рамок институционализированных социально-политических отношений.
Акцент на эмоционально-экспрессивных функциях дружбы в общественном
сознании появляется, вероятно, лишь на такой ступени развития общества и
личности, когда многообразные межличностные отношения уже не вмещаются в
традиционные институционализированные формы. Впрочем, даже и там, где
инструментальные (деловые) и эмоционально-экспрессивные функции дружбы
признаются одинаково важными, институционализируются обычно только первые. Общество заинтересовано в безусловном выполнении социально значимых
обязанностей, но оно не может предписывать людям испытывать те или иные
чувства. Внутренний мир человека поддается более тонким способам регулирования, таким, как нравственные идеалы, поэтизация одних видов общения
в противоположность другим и т. п.
Современному человеку договорные отношения и индивидуальная дружба
кажутся несовместимыми, противоположными. Но исторически они восходят к
одному и тому же источнику. Разграничение и тем более противопоставление
инструментальных и экспрессивных функций общения - продукт лишь развитого классового общества. В любом доклассовом и раннеклассовом обществе
дружеское общение теснейшим образом связано с обменом дарами, участием в
совместных пиршествах. Именно такие отношения дружбы воспеваются в древнем скандинавском эпосе:

Оружье друзьям и одежду дари - то тешит их взоры;
друзей одаряя, ты дружбу крепишь, коль судьба благосклонна.
Надобно в дружбе верным быть другу, отдарить за подарки...
Если дружбу ведешь и в друге уверен, и добра ждешь от друга,- открывай ему душу, дары приноси, навещай его часто.

Инструментальные и экспрессивные ценности дружбы существуют здесь в
единстве. Одаривание было непременным ритуалом. Человек был обязан давать дары, принимать их и снова отдаривать. Не случайно в индоевропейских языках понятия "давать" и "брать" первоначально обозначались одним и
тем же словом.
Отмечая "вещный", "инструментальный" характер дружеского общения, основанного на принципе do ut des ("даю, чтобы ты дал"), нельзя, однако,
упускать из виду его символический смысл. Дар был ценен не только сам по
себе, но и как персонификация человеческих отношений, то есть он имел
экспрессивный смысл. Для современного человека ритуал и эмоция - понятия
в какой-то мере взаимоисключающие. Что же касается наших древних предков, то для них характерно как раз "переплетение примитивного ритуала со
страстной эмоциональностью" .
Начиная с древнейших ритуалов одаривания и кончая сегодняшними новогодними подарками, обмен дарами имеет прежде всего символическое значение: вещь как бы заменяет слова, выражающие стремление к поддержанию
добрых отношений.
По мере дифференциации общественных отношений личные связи становятся
все более подвижными и гибкими. В любой макро- или микросоциальной среде
существуют неписаные правила типа:

Друг моего друга - мой друг.
Враг моего врага - мой друг.
Друг моего врага - мой враг.
Враг моего друга - мой враг.

Но эти правила могут быть более или менее жесткими. В более развитых
обществах расширяется нейтральная, промежуточная категория "не друг, но
и не враг", а сами дружеские отношения становятся все более неформальными и текучими, утрачивая свою былую ролевую определенность и жесткую
нормативность.
Личные связи выступают теперь как нечто принципиально отличное от социальных отношений, поэтому чисто социологические классификации, игнорирующие ценностно-мотивационные аспекты, оказываются применительно к ним
малопродуктивными.
В историко-этнографических исследованиях институт дружбы часто рассматривается в контексте эволюции родственных отношений с соответствующей
терминологией. Понятие родства не менее многозначно, чем понятие дружбы.
Хотя в первобытном обществе отношения "свой - чужой", "близкий дальний" чаще всего символизировались как родственные, люди уже в глубокой древности отличали прирожденное, кровное родство от искусственного,
создаваемого посредством особого социального ритуала. Характерна в этом
смысле противоречивость понятия свойства. По определению советского этнографа Ю. И. Семенова, "свойство есть отношение, существующее между одним из супругов и родственниками другого, а также между родственниками
обоих супругов" . С одной стороны, свойство является как бы расширением
круга родственных связей. С другой стороны, оно систематически противопоставляется "естественному" родству: свойственники - "чужие" люди,
ставшие "своими".
Социальное расстояние "свои - не-свои - чужие - враги" не может быть
полностью выражено в терминах родства, предполагающих иную логику дифференциации и социальных отношений: "родство - не-родство - антиродство
(категория людей, с которыми никак нельзя породниться, хотя они вовсе не
являются врагами) ".
Соотношение понятий дружбы и родства у разных народов зависит не
столько от уровня их социально-экономического развития, сколько от специфики их культурного символизма. У одних народов дружба считается производной от родства. Например, в традиционной культуре полинезийского
народа маори (Новая Зеландия) "друзьями" формально считаются только
родственники, хотя в неформальных отношениях признается также партнерство, или дружба, не основанная на родстве (она обозначалась термином
"хоа"). А вот папуасы телефолмин (Новая Гвинея) даже свои отношения с
кровными родственниками предпочитают описывать в терминах дружбы, различая "друзей", с кем поддерживаются длительные тесные отношения, и "посторонних", с кем таких отношений нет. В третьем случае, скажем, у меланезийцев тангу и орокаива (Новая Гвинея) термины родства и дружбы как бы
параллельны, независимы друг от друга.
Этнокультурные и лингвистические различия в области обозначения дружественных отношений очень велики. Так, описанные Б. Малиновским тробрианцы (жители островов Тробриан, в настоящее время часть государства Папуа - Новая Гвинея) имели для обозначения друга-соплеменника и друга-иноплемеп ника два разных термина, которые никогда не смешивались. В
Бирме детская дружба обозначается одним словом, а взрослая - совсем Другим. Множество тонких лингвистических градаций существует в японской и
корейской терминологии дружбы.
Даже в пределах одного и того же общества разные этносоциальные группы могут следовать разным канонам дружбы. Например, в одном из городков
горной Гватемалы среди потомков испанских поселенцев, так называемых
"ладинос", преобладает "инструментальный" тип дружбы, основанной на взаимной выгоде, тогда как у местных индейцев дружба является высокоиндивидуализированным эмоционально-экспрессивным отношением; эти виды дружбы
обозначаются разными терминами.
Очень велики и индивидуальные различия в форме дружеских отношений.
Так, у таусугов острова Джоло (этническая группа, населяющая архипелаг
Суду) они в целом укладываются в классификацию Коэна (здесь наличествуют
все четыре типа дружбы - неотчуждаемая, тесная, временная и дружба по
расчету), но разные типы дружбы не связаны с общественным положением людей, а, скорее, выражают разные социально-психологические потребности
одного и того же населения.
Этнография общения тесно связана с новой отраслью знания - проксемикой {от лат. ргоximus-"ближайший"), изучающей пространственную организацию человеческих отношений и влияние пространственных факторов на общественную и личную жизнь. Какие это факторы? Во-первых, окружающие индивида личное пространство, территория, которую индивид считает своей и
на которую другие при нормальных обстоятельствах не входят. Во-вторых,
специфическая для разных ситуаций дистанция, на которой происходит общение. Она может быть интимной, на которой общаются только самые близкие
люди, личной, составляющей норму бытового общения лицом к лицу, социальной, принятой в обращении с посторонними, и публичной, принятой в ситуациях публичного общения. В-третьих, взаимная ориентация, местоположешге партнеров по отношению друг к другу.
"Принцип территориальности" (персонализация пространства) существует
уже у животных, причем его проявления зависят от ситуации общения и от
статуса особи: более влиятельные особи, как правило, контролируют
большее пространство, занимают центральное положение в общении и т. д.
Знание культурно-специфических территориальных норм позволяет объективно оценить статус и степень психологической близости взаимодействующих индивидов, даже не зная содержания их коммуникации.
Сравнительно-историческое изучение пространственных факторов общения
позволило также преодолеть ошибочное мнение, что обособление жизненного
мира личности начинается только в развитом обществе. Сегодня мы знаем,
что потребность в обособлении так же органически присуща человеку, как и
потребность в общении. Хотя индейцы мехинаку (Центральная Бразилия) не
имеют личной социальной автономии, живут в общих хижинах и вся их жизнь
проходит на глазах соплемен ников, у них существует сложная система территориального и психологического обособления. Территория семейной хижины
нераздельна, но посторонним вход в чужую хижину запрещен. Каждый человек
имеет в лесу свой "тайник", где может при желании уединиться. В племени
действуют строгие правила сегрегации мужчин и женщин, ритуальная изоляция подростков в период инициации. Специальные правила запрещают рассказывать другим о своих чувствах и переживаниях и т. п. Такие социально-психологические барьеры, ограничивая свободу индивида, вместе с
тем позволяют ему поддерживать чувство своей индивидуальности. Аналогичные механизмы существуют и в других обществах.
Таким образом, межкультурные различия в степени персонализации личных
отношений - фундаментальная проблема теории и истории дружбы! - являются
не просто количественными, а качественными, причем нормативная дифференциация физического пространства перекрывается дифференциацией пространства социального.
Как и любые другие отношения, дружба имеет свой специфическии этикет,
производный от более общих норм культуры, которые предусматривают, кто,
с кем, когда, где, как и ради чего может, должен или не может и не должен поддерживать контакт или вступать в личные отношения.
У народов мира существуют многочисленные и весьма разнообразные правила избегания контактов, запреты общения между определенными категориями людей. Запреты эти различаются как по степени строгости (одни категории людей не могут вступать друг с другом в брак или сексуальную связь,
другие не должны даже разговаривать друг с другом, третьи не смеют находиться в одном помещении, четвертым запрещается даже видеть друг друга),
так и по своей длительности (одни запреты действуют постоянно, всю
жизнь, другие - только на протяжении определенной фазы жизненного цикла
или в определенной ситуации). Субъектные (кто с кем?) и пространственно-временные (где и когда?) ограничения и предписания контактов дополняются процессуальными (как?).
Все эти нормы культурно-специфичны. Территориальная дистанция, которую обычно поддерживают между собой американцы, почти вдвое больше принятой у арабов или греков. Объятия и поцелуи при встречах или прощаниях
между мужчинами в древности были широко распространены по всей Европе. В
Англии начиная с XVII в. этот ритуал стал казаться слишком интимным и
был заменен рукопожатием; у романских же народов он сохранился. Эти факты весьма существенны для понимания исторической эволюции норм интимности и самораскрытия.
Кроме "субъектных" норм избегания существуют содержательные, объектные запреты, "табу слов", предусматривающие то, о чем нельзя говорить.
При этом одни слова и сюжеты абсолютно запретны, о других можно говорить
намеками, третьи допустимы лишь в определенном кругу (например, в мужском обществе) или при определенных условиях. Без учета таких культурных
норм и запретов оценить степень доверительности, интим ности дружеских
отношений невозможно.
Но при всех межкультурных различиях дружба имеет одну общую особенность - ей почти везде приписывается исключительность, экстраординарность, выход за рамки общепринятых норм и правил. Но не противоречит ли
это утверждение приведенным фактам об институционализированных отношениях дружбы, которая была элементом упорядоченной социальной структуры и
сама жестко регламентировалась? Дело, однако, не в том, что дружба стоит
вне этикета, а в том, что ее собственный этикет выходит за рамки общепринятого. Как эпический герой обязательно нарушает какие-то запреты, доказывая этим свою предызбранность, так и героическая дружба всегда предполагает совершенно каких-то исключительных действий. Родовые фетиши
неприкосновенны, но ради друга юноша-квома должен их похитить; нарушение
правила в данном случае составляет обяза&heip;